дубов», – сказала Нина.
«25 дубов», – ответил я.
«тогда мы ничего делать
не станем».
«тогда не делайте».
Нина затянулась
выдохнула.
«ладно,
дешевка, 25
дубов!»
Нина встала и
начала снимать
одежду.
она была из них всех
самой
трудной.
Хельга встала и
начала снимать
одежду.
я налил
виски.
«иногда непонятно,
что, к чертям, тут
вообще
происходит», – сказал
я.
«не беспокойся,
Папуля, принимайся
за дело!»
«что именно я
должен
делать?»
«да что
тебе, к ебеней маме,
хочется
делать», —
ответила Нина
а ее огромная задница
сияла
под
лампой.
поэзия
тут
нужно
много
отчаяния
неудовлетворения
и
разочарования
чтобы
написать
несколько
хороших
стихов.
не
всякий
может
хоть
написать
или даже
прочесть
их.
ужин, 1933
когда мой отец ел
его губы становились
сальными
от еды.
а когда ел
говорил о том как
хороша
еда
и как
большинство других
не кушает
так же хорошо
как
мы.
он любил
вымакивать
то что оставалось
на тарелке
кусочком
хлеба,
издавая в то же время
хвалебные звуки
скорее похожие
на полу-
хрюки.
он сёрбал свой
кофе
громко
булькая.
потом ставил
чашку
на стол:
«десерт? что —
желе?»
моя мама
вносила его
в большой миске
и отец
вычерпывал его
ложкой.
плюхаясь к
нему на тарелку
желе странно
хлюпало,
почти
пердело.
за ним шли
взбитые сливки,
целыми кучами
поверх
желе.
«а-ах! желе со
взбитыми сливками!»
мой отец всасывал
в себя желе и взбитые
сливки
с ложки —
они как будто
исчезали в
аэродинамической
трубе.
покончив с
ними
он вытирал
рот
огромной белой
салфеткой,
тер