огни и день и вечер.
Хватило б только наших сил,
Чтоб никогда не гасли свечи…
Грехи мои
Мне снятся только те, кто не прощён
Был мной. И те, кто так и не простили
Меня когда-то. Я, видно, обречён
Вновь по ночам бродить в пустой квартире…
И ждать приход их, чтобы их спросить,
За что они меня всю ночь терзают?
Почти готов я даже их простить,
Вот только, жаль, они того не знают…
Но снятся мне опять совсем не те,
А те меня давным-давно простили,
Ночь коротать оставив, в темноте,
Вот только, жаль, грехи не отпустили…
А их вокруг меня, похоже, сонм —
Толпою так и лезут, лезут, лезут,
Готовые опять испортить сон,
Но спорить мне с собою бесполезно…
Вертинский
В турецких кабаках, в английских пабах
Играла скрипка. Там Вертинский пел.
Пел о любви к России и о бабах,
Которых долюбить сам не успел.
О юнкерах, погибших в Петрограде,
О матерях, о вдовах, о стране.
Он пел о них, совсем не денег ради,
Он пел для тех, кто с ним на этом дне
Россию бросив, тоже оказался,
Кто пил от безысходности своей.
Он им в любви к России признавался,
Последний здесь российский соловей…
Его печальный голос им надежду
Давал в тот миг, и веру и любовь,
Но чтобы жить когда-нибудь, как прежде,
Им Бог велел пройти сквозь смерть и кровь,
Не растеряв в боях тяжёлых чести
Быть русским офицером даже здесь.
И о России петь с Вертинским вместе
И знать и помнить, что Россия есть!
Играла скрипка дни, а, может, годы,
Старели офицеры, он старел,
В Россию уходили пароходы,
Кого-то увозили на расстрел.
А он всё пел и пел о той России,
Потерянной, казалось, навсегда.
И вдруг их всех, оставшихся, простили,
Петь даже разрешили иногда…
Но там была уже не их Россия,
Не их Санкт-Петербург, не их Москва,
Зато земля родная в их могиле,
И русские, и звуки, и слова.
А скрипка буржуазная не в моде
И песни о России не поют.
– Вертинский? Кто он? Нет, не помним, вроде,
А сами под Вертинского же пьют…
Двадцатый век прошёл. И вновь свобода
Вернулась к нам, как он всегда хотел…
…Но на другие песни нынче мода,
Выходит, что не то Вертинский пел?
Романс самоубийцы
Револьвер на столе и последняя пуля,
И сегодня она предназначена мне.
И друзья за столом крепко, видно, уснули,
Редко так удаётся им поспать в тишине.
Но, похоже, их сон я сегодня нарушу,
Или, может быть, жизни дать ещё полчаса,
Напоследок излить спящим им свою душу,
Напоследок сказать, что ещё не сказал…
Но зачем