настоящее виски. Я вожу с собой эту флягу на случай, если понадобится обработать кому-нибудь рану. Но вы можете немного выпить, и я с вами, только чтобы наши соседи не видели…
Сорокин был так удивлён, что сидел и ничего не мог сказать.
– Я слишком долго путешествую вот так, без комфорта, и должна быть ко всему готова. А ещё я хочу попасть к себе на родину и описать всё, что я тут видела. Это моя задача, и я хочу, чтобы вы мне в этом помогли, дорогой мой поручик Мишя.
Они долго ехали и молчали уже в полной темноте, и вдруг Элеонора спросила:
– Если ваша мама потомок татар… вы похожи не на неё?
– Вы имеете в виду, что я блондин?
– Да!
– Я похож на папу, хотя мама не такая брюнетка, как вы, у нас в неё мой младший брат…
– А где они сейчас?
– Не знаю, меня отправили из Омска на несколько дней раньше, они тоже уже собирались, но смогли ли уехать?
– То есть вы о них ничего не знаете?
– Ничего.
– Надо надеяться. Надо надеяться на лучшее…
Через час обоз встал. Возница соскочил, взял лошадь под уздцы и отвёл сани ближе к обочине.
– Им всё одно, – пробурчал он, – што ночь, што день, а скочуть туды-сюды… так от греха! И вона – полянка, тама костерок и разложим, а?
Сорокин вглядывался в обочину дороги и край тайги, но не увидел никакой полянки, только под чёрной стеной зарослей белел тракт. Он хотел было позвать фельдфебеля, но тот уже стоял рядом.
– Што, уважаемый! – Огурцов обратился к вознице. – Есть котелок, али ищо кака посудина, подставляй, это тебе крупа для барышни да консерва, разумеешь?
– А давай! – услышал Сорокин голос возницы.
«Как они в такой кромешной тьме что-то видят?» – подумал он и моментально ослеп от вспыхнувшего света зажигалки в руках Элеоноры. Он прикрылся ладонью.
– Не привыкли, – тихо сказала она.
– А вы, ваше благородие, к нашему котлу, у нас тама довольствия… – И Сорокин почувствовал, что Огурцов дотронулся до рукава его шинели.
– Не надо, я сам, вроде нога уже лучше. – Он чувствовал себя неудобно, во-первых, не такой уж он инвалид, чтобы опираться на руку фельдфебеля, а во-вторых, ему очень не хотелось уходить от Элеоноры. Он протянул ей флягу:
– Пока возьмите, пусть будет у вас, а то неудобно, если солдаты почувствуют запах.
– Хорошо, Мишя, вы ведь вернётесь?
Сорокин встал сначала на одну ногу, потом на другую, подвёрнутая нога ещё болела, но терпимо, и он мог идти.
– Обязательно, леди Энн.
Ждать ужина не было времени, и Сорокин вместе с Огурцовым отправились в штаб. Они шли по ходу обоза и дошли до села, забитого до самого предела людьми и санями. В селе было светло от горевших костров, вперемежку сидели офицеры, солдаты, женщины, дети и гражданские мужчины. В избах в каждом окне горел свет керосиновых ламп или отсвечивал огонь горящих печек. Сорокин спросил про штаб, и ему махнули рукой вдоль бесконечной улицы.