на мир обманула ее, с Эшли она тоже потерпела крах. И все в один день. Последняя щелочка в ее раковине сомкнулась, последний слой окончательно отвердел. С ней случилось то, против чего предостерегала бабушка Фонтейн: она стала женщиной, которая увидела самое худшее, и больше ей бояться нечего. Один только голод – да призрак голода в кошмарном сне – мог напугать ее.
Теперь, когда она очерствела сердцем ко всему, что связывало ее с прошлым и с прежней Скарлетт, ею овладело странное ощущение легкости и свободы. Она сделала свой выбор, она приняла решение и, слава богу, перестала бояться. Терять ей нечего, и в уме она подготовилась к своему шагу полностью.
Если бы удалось склонить Ретта к браку, тогда все устроилось бы превосходно. А если нет – что ж, деньги у нее так и так будут. Она задумалась с безразличным любопытством: а что, собственно, ожидается от любовницы? Интересно, стал бы Ретт требовать, чтобы она жила в Атланте, как эта женщина, Уотлинг, – по слухам, он ее содержит. Если он заставит ее жить в Атланте, ему придется хорошо заплатить – достаточно, чтобы сбалансировать убытки от ее отсутствия в «Таре». Скарлетт была совершенно несведуща в скрытой стороне жизни мужчин и не имела возможности узнать, что включают в себя подобные договоренности. И еще она подумала: а вдруг появится ребенок? Вот это будет действительно ужасно.
– Я не буду сейчас об этом думать. Я подумаю об этом позже, – произнесла она спасительное заклинание и затолкала нежелательные мысли подальше, на задворки сознания, чтобы они не поколебали ее решимости.
Сегодня вечером она скажет домашним, что собирается в Атланту, постарается занять денег или заложить хозяйство, если потребуется. Вот и все, что им нужно знать, пока не наступит тот злосчастный день, когда им откроется совсем иное.
Ей предстоит действовать. От этой мысли голова сама собой поднялась кверху, а плечи оттянулись назад. Провернуть дело будет нелегко, она это понимала. Если по правилам, то это Ретту следовало просить ее благосклонности, а ей держать его в своей власти. А она оказалась просителем, причем не в том положении, чтобы диктовать условия.
«Но я не пойду к нему как проситель. Я приду как королева, дарующая милости. Он ничего не будет знать!»
Высоко держа голову, она подошла к большому трюмо и посмотрелась. В раме с осыпавшейся позолотой и потрескавшимися резными завитушками она увидела незнакомку. Оказывается, она не видела себя целый год. То есть каждое утро она бросала мимолетный взгляд в зеркало – убедиться, что лицо у нее чисто и волосы в порядке. Она всегда была слишком завалена другими делами, чтобы еще заниматься собой перед зеркалом. Но эта незнакомка… Худая женщина со впалыми щеками… Нет, ну какая же это Скарлетт О’Хара? Не может быть! У Скарлетт О’Хара было хорошенькое, кокетливое, жизнерадостное личико. А то лицо, на которое она сейчас уставилась, хорошеньким уж точно не назовешь. В нем совершенно не было той незабываемой прелести. Бледное, без кровинки, напряженное лицо, черные