ней, навалился с какой-то первобытной жестокостью, отчего она съежилась и вжалась в забор. – Я люблю тебя, твою храбрость и твое упрямство, твой огонь и твою абсолютную безжалостность. Сильно ли я тебя люблю? Так сильно, что еще минуту назад готов был надругаться над гостеприимством, осквернить дом, приютивший меня и мою семью, я забыл о жене, лучше которой нет на свете, – я мог взять тебя прямо тут, в грязи, как…
Она боролась с хаосом мыслей, а в сердце разливалась холодная боль, как будто его пронзили ледяной иголкой. Она проговорила медленно, подыскивая слова и запинаясь:
– Если ты это чувствовал и не взял меня – значит, ты меня не любишь.
– Никогда мне не добиться, чтобы ты меня поняла.
Повисло молчание; они смотрели друг на друга. Потом Скарлетт очнулась – как будто вернулась из долгого путешествия; она вздрогнула и увидела, что на дворе зима, поля лежат голые, в колючей стерне, а сама она ужасно замерзла. Увидела она и то, что к Эшли вернулся его прежний отчужденно-одинокий вид, так хорошо ей знакомый, только теперь еще и страшно холодный и колючий – от боли и раскаяния.
Ей бы повернуться и уйти от него, уйти в дом, поискать норку, чтоб спрятаться и отсидеться. Но она слишком устала и не могла двинуться с места. Даже речь давалась с трудом и была утомительна.
– Ничего не осталось, – уронила она наконец. – Для меня – ничего. Некого любить. Не за что бороться. Ты уходишь, и «Тара» пропадает.
Он долго смотрел на нее, потом наклонился и поднял с земли комочек красной глины.
– Нет, кое-что осталось, – сказал он, и тень прежней улыбки мелькнула на лице – призрак насмешки над собой и над ней. – И это ты любишь больше, чем меня, хотя можешь и не понимать этого. У тебя все еще есть «Тара».
Он взял ее вялую руку, втиснул в ладонь комок глины и собрал в кучку ее пальцы. Сейчас в его руках уже не было лихорадочной дрожи – в ее, впрочем, тоже. С минуту она бессмысленно смотрела на красный грунт в кулачке. Потом взглянула на Эшли и смутно начала осознавать, какой это цельный человек – его душу не раздвоить ее страстным рукам, она вообще ничьим рукам неподвластна.
Он не бросит Мелани, хоть убей. Если даже он будет гореть по Скарлетт до конца своих дней, он все равно никогда не притронется к ней и ей не позволит нарушить дистанцию. Ей больше никогда не пробиться сквозь его доспехи. Закон гостеприимства, преданность, честь – это всего лишь слова, но они значат для него больше, чем она.
Глина холодила руку, и Скарлетт вновь поглядела на нее.
– Да, – сказала она. – Это у меня еще есть.
Сказала и сказала. Просто слова, они ничего не значат.
И глина – просто красная глина. Но, непрошенная, явилась мысль о целом море этой красной земли, окружающей «Тару», и как она дорога ей; как тяжело ей пришлось бороться, чтобы возродить эту землю, и какую трудную битву ей предстоит выдержать – если она хочет сохранить ее и впредь. Она еще раз посмотрела на Эшли и удивилась: куда девался горячий поток чувства. Она могла думать, но не испытывала никаких чувств – ни к нему, ни к «Таре». Она была