временем Най и Норб вышли от Дру. Настала моя очередь вновь спуститься вниз, в кратер, где она работала, и удивиться, увидев, как сильно преобразилась стена – новых имен не прибавилось, а количество зачеркнутых увеличилось. В десятки раз.
– Привет, – произнесла она, – не ожидала тебя увидеть так скоро.
– Я и не собирался, просто увидел тебя на поле Битвы и решил спросить: зачем, Дру?
Она смотрела на меня в непонятках пару минут, а потом вновь захохотала, точно я рассказал самую смешную шутку в ее жизни.
– Скажи, что ты несерьезно, Али, – попросила она, смаргивая выступившие слезы.
Почему же? Я был серьезен как никогда. Она могла умереть или еще хуже – медленно загибаться, как раненые на улице, потому что действенной помощи раненым у нас нет. Мы за профилактику, знаете ли.
– Серьезно, – буркнул я, – что тебе там понадобилось? У тебя был камень, я видел, – сказал я, вспомнив, что накануне мы приходили сюда записать Джорджину и Глензенг и вычекнуть Апполинария.
Кого она пытается одурачить?
– Ладно, – сказала она, – хочешь правды? Мне было скучно.
Я поперхнулся воздухом.
– Скучно, знаешь? Я пытаюсь жить каждым мгновением, а Война меня гнетет, и я гуляю.
– Ты специально гуляешь по полю Битвы?
– Что? Конечно, нет. Вчера я зашла совершенно случайно.
Она смотрела на меня своими большими глазами, а я даже не знал, что сказать. Понятие «самосохранение» живет отдельно от этой девчонки, не иначе.
– Случайно? – уточнил я.
– Совершенно, – кивнула она, – и, если тебя успокоит, то больше этого не повторится. А сейчас прости, ко мне снова пришли.
Она кивнула головой в сторону запыхавшегося Норба.
– Западная часть, – объявил он, —еще двадцать! Я спешил, потому что голова стала, как дуршлаг.
– Диктуй, – деловито произнесла Дру и повернулась к стене, приготовившись черкать камнем.
– Пренделл, Мимисия…
И под аккомпанемент его траурного голоса, перечислявшего почивших, я вышел.
Куда пойти дальше?
Я огляделся. Никто не кричал, что пора на занятие. Никто никуда не спешил. Народа было мало, и все они скорбно смотрели вдаль. Я тоже посмотрел.
Некогда розовые поля стали сплошь желто-зеленые. Эти лужи меняли даже рельеф. Мне было неприятно видеть, как желто-зеленая субстанция залезла своими клешнями вглубь нашей земли. Как она разворотила нашу поверхность. Как она обезобразила некогда мягко-розовый цвет, сделав его грязным. Желтым. Эти лужи-пробки даже пахли дурно. Смрад от них стоял такой, что дышать им мне не хотелось, да выбора не оставалось.
Сквозь поля разрушений ходили чистильщики и уборщики. Они тщательно делали свою работу, но их усилий, видимо, не хватало: они выглядели песчинками в этом океане грязи.
Если подумать о том, что эта зеленая грязь не только следы врагов, но и результат убийств наших соседей, собратьев и таких же, как я, начинало мутить. Мне физически стало плохо от осознания, сколько их полегло там.
Как