стремился задерживаться, он доел все три блюда, вытер рот салфеткой и попросил счет. Затем протянул руку и прихрипывая завершил нашу встречу:
– Что ж, мистер Браун, надеюсь, вы покажете себя как достойный сотрудник. Жду вас завтра ровно в девять. Не опаздывайте. Время – невосполнимый ресурс.
Он нахлобучил шляпу и направился к выходу, оставив меня в прежнем смятении и колючем ожидании неизбежного разочарования.
К слову, разочарование не заставило себя ждать. Хотя чего я, в сущности, ожидал? Я прекрасно понимал, что банковская служба – не предел мечтаний. В первые дни я старался приноровиться к монотонной работе и подключить всю свою внимательность, которая часто улетучивалась, когда дело касалось чисел. Не то чтобы я был безалаберным – я хорошо считал, вел расходную книгу фермы (пока не уехал), но все этим мелочи, которые нужно было постоянно брать в расчет на моей новой службе, всякий раз выводили меня из себя. Под конец рабочего дня я чувствовал себя так, словно в глаза насыпали песка – они отказывались видеть четко и фокусироваться на предметах. О написании картин и речи быть не могло. Я просто брел до дома Милли, иногда за мной приезжал ее водитель, затем ужинал и падал на кровать в забвении.
За ужином Ридли обычно был крайне молчалив, поэтому вести диалог приходилось нам с Милли. Она нередко уезжала к подругам или в кино со знакомыми после ужина, поклевав немного салата. А мы с Ридли оставались наедине, но мне даже не хотелось говорить, хоть я и чувствовал, что должен, ведь я в принципе ему ДОЛЖЕН. Отвратительное слово. Но еще более отвратительно чувство, которое оно вызывает.
Я пытался. Искренне и самозабвенно. Тщетно. Ну, что это за люди такие, которые только и благоговеют перед своим узким мирком? Наш разговор чаще ограничивался следующими репликами:
– Ну, как прошел день? – учтиво интересовался Ридли.
– О, мне кажется, теперь каждый день похож на предыдущий, – я попытался улыбнуться. Ридли даже не пытался. – Милли сказала, что ты планируешь деловую поездку в Штаты?
– Да. – Только и был ответ.
– Ты уже бывал там? – я не сдавался.
– Доводилось. – Спаржа занимала Ридли больше, чем я.
Я знал, что он был себе на уме. Но я безгранично его уважал, несмотря на его угрюмость и неприступность. Джордж Ридли всего добился сам: он не обладал связями, богатой родословной, он был круглой сиротой. Просто вместо дара красноречия он обладал иным – деловитостью. Это был совершеннейший прагматик. Такой муж и нужен был Милли – спокойный и равнодушный к ее непрерывному трёпу. Конечно, я называл его и чопорным, и хладнокровным до безумия, и перманентно уставшим от жизни. Но при всем при том я понимал, коих трудов ему стоило выбиться из грязи в короли Лондона. Он был в почете, но остался скромным и непритязательным в желаниях. Этот старый дом ему оставил в наследство его патрон, который в свое время разглядел в Ридли определенные таланты, вытянувшие его в более счастливую жизнь. В этом доме он бывал мало, а Милли его не выносила,