Геннадий неохотно стал переодеваться в спрятанную под матрасом «цивильную» одежду.
Отказаться Геннадий не мог, похмелье страшнее любой головной боли и сотрясения мозга. Да и по жизни он был не только добрым и безотказным человеком, но и, по выражению «Лунохода», «простым как фуфайка колхозника».
Проверив крепость и надежность привязанных к батарее простыней, Геннадий смело встал на подоконник. Его темный силуэт промелькнул на фоне ярко-голубого неба и стремительно исчез за подоконником. До земли было не менее шестнадцати метров…
Рано утром у входа в реанимационное отделение собралось всё «ходячее» мужское население травматологии. Вышедший к загипсованной и перебинтованной аудитории врач-реаниматолог сообщил безрадостную новость, что Геннадий хотя и пришел в сознание, но после «скоростного спуска» у него переломов стало больше, чем у всех вместе взятых пациентов его «родной» пятой палаты. «Не переживайте – подвел итог доктор, – тяжело в лечении – легко в раю. Когда больной действительно хочет жить – медицина бессильна».
«Учитывая, что в реанимации решётки на окнах – добавил врач, – жить Геннадий будет, вот только вряд ли он или светлый его образ, захочет возвращаться в пятую палату». Но это уже мало кого из болезненной братии интересовало. Все задавали друг другу одни и те же вопросы: «Какой идиот завязал простыни обычным узлом вместо морского? Почему в столь серьезном деле не хватила ума подготовить дублера?
Нахал
Даже вежливость оскорбительна,
если она слишком подчеркивается.
Бальтазар Грасиан
Пояснение к тексту. Миниатюра разделена на две части. В первой – буква «р» заменена на букву «л». Из-за дефекта речи у главного героя слово «проза» звучит как «поза». Во второй части все слова без буквы «р». Homo sapiens имеет разум для того, чтобы поделиться им с теми, у кого разума нет. Человек разумный смотрит на окружающее с юмором. Шутки и смех – лучшее лекарство от комплекса неполноценности (аксиома № 247).
«Л» я не выговаливаю с детства, потому как калтавлю. Отсюда – голе големычное и все беды! Алкаша меня зовут.
Я до сих пол со стлахом вспоминаю, как в детском саду «Телемок» влачи-логопеды пловодили коллекцию моей дикции, заставляли клуглый день плоговаливать тлудные скологоволки, изоблажать цоканье копыт, тлениловать алтикуляцию лечи, но всё безлезультатно.
Они мне всю голову плобили своим клейселом Авлолой, октябльской леволюцией и многоклатным повтолением: «На дволе тлава, на тлаве длова», «Солнце светит ялко, всем лебятам жалко», «Ехал Глека челез леку Нил, видит Глека – клокодил»! Глех смеяться над влачами, но такие улоки, повельте, хуже голькой ледьки!
Спасибо лодной школе и учителям, что научили меня гламотно писать. С тех пол лусский язык я полюбил самозабвенно. Слазу плизнаюсь, от беллетлистики я плосто без ума.
По облазованию я филолог, лаботаю коллектолом в нашей типоглафии, с увлечением пишу лилические стихи, малую и клупную позу.
Лазумеется, знаметитого