она была под рукой, и в воображении, когда нитки не было: докторские штучки. Ах нет, то были не его руки.
– Он был темноволосый. Смуглая кожа. Темные глаза.
– Я на него похожа?
– У тебя его глаза. И не только цвет, но и разрез глаз, – ответила Шарлотт, хотя этого она тоже не помнила.
Ей стало стыдно. Это было сродни добровольной амнезии.
– И его длинные ресницы, и брови. У него были брови удивительно красивой формы. Я еще шутила, как это несправедливо, что такие брови и ресницы достались мужчине.
– Как бы мне хотелось иметь его фотографию.
Шарлотт сидела и смотрела на дочь.
– И мне, сердце мое, и мне тоже.
Ей и в самом деле очень этого хотелось. Она даже думала попробовать эту фотографию раздобыть. Так ли это сложно? Несколько писем, пара отвлекающих вопросов. Не у всех квартиры оказались отобраны или разграблены. Наверняка у какого-нибудь приятеля или родственника осталась фотография Лорана. Всего-то и нужно было, что написать. Иногда ей казалось, что это самое малое, что она может сделать для Виви. А иногда – что самое глупое.
Было уже больше десяти, когда Шарлотт подняла голову от рукописи, которую читала, положив на колени, в кровати, и увидела, что Виви стоит в дверях ее спальни; ее розовая пижама, казалось, светилась на фоне темного дверного проема.
– Я думала, ты спишь.
Виви сделала несколько шагов в комнату и села к ней на кровать. Шарлотт подвинулась, чтобы освободить ей место. Она спала на узкой кровати. В комнате было довольно тесно, да и в просторном ложе не было нужды.
– Помнишь, что ты говорила раньше? Насчет правильных поступков? – спросила Виви.
Шарлотт ждала продолжения.
– И как иногда сложно бывает понять, что правильно, а что – нет?
– У меня такое чувство, что мы сейчас говорим уже не о гипотетической ситуации. Похоже, мы говорим о тебе.
Виви кивнула.
– Ты хочешь мне об этом рассказать?
– Это будет ябедничеством.
– Я никому не скажу.
– Что, если бы тебе пришлось выбирать между соблюдением правил и тем, что сделала твоя лучшая подруга?
Шарлотт решила, что сейчас не время цитировать высказывание Э. М. Форстера, что «если бы пришлось выбирать – предать мою страну или предать друга, надеюсь, я нашел бы в себе мужество предать страну»[14].
– Ты это про Элис?
Виви кивнула.
– Какое же правило она нарушила?
– Школьный кодекс чести.
– Элис списывала?
– На контрольной по латыни.
– Ты уверена?
– У нее на манжете блузки, с внутренней стороны, были записаны спряжения глаголов. Она показала их мне перед контрольной.
– И что ты ей на это сказала?
– Я не могла ничего сказать. Учительница как раз раздавала вопросы.
– А после урока ты ей что-нибудь сказала?
Виви помотала головой.
– Не могу я на нее наябедничать. Она – моя лучшая