шелковой ленточкой, которая когда-то имела цвет, а теперь превратилась в поблекшую тряпочку.
Я невольно облизнула губы.
Что я должна сделать с собой, чтобы почувствовать?
И что именно нужно чувствовать?
Внезапно кожу ладони словно ожгло. Я открыла глаза, но… все поплыло. Яркие огоньки свечей, добротная мебель, наставники – все вдруг подернулось густым туманом, сквозь который…
Снова паутина. Та самая, которая тянула тогда Милку. Такими же нитками был зашит ее рот, и поэтому Милка не могла кричать.
Только теперь паутина была везде. И сноходцы… Они как будто остались по ту сторону, а я… я совершенно одна, кожу жгут толстые плети в отвратительных кровавых сгустках. И огнем горят стежки на губах, и я тоже не могу кричать – только мычу, заходясь в беззвучных рыданиях, теряя рассудок от ужаса.
Показалось, что меня кто-то зовет. Я изо всех сил дернулась, пытаясь разорвать стянувшие кожу путы, меня словно кипятком окатили…
И внезапно все закончилось.
Я снова могла дышать. Лицо ласкал прохладный воздух. Я как будто плыла, плыла сквозь сумрак, и кто-то бережно прижимал меня к себе, и нес, нес…
– Тише, Ильса, тише, – услышала я голос Бриста, – вы нас всех изрядно напугали. Сейчас передохнете в лекарской и пойдете к себе.
– Что случилось? – просипела я, не зная, что и думать. – Отпустите, я сама пойду.
– Думаю, это не самое лучшее решение. Вы на ногах не удержитесь. С вами такое раньше случалось? Что вы видели, когда взяли ленту?
– Мне… было плохо… – прошептала я, снова закрывая глаза. – Снова эта паутина… она тянула меня… Кому принадлежала та ленточка?
– Она принадлежала молодой девушке, сноходцу, которая заблудилась в Долине Сна и не нашла дороги домой, – тихо сказал Брист. – У вас очень низкий порог чувствительности, Ильса. Это и хорошо и плохо одновременно.
– Так меня… не вернут к матушке?
– Вернут? Нет, что вы. Вас будут учить. Вы спасете очень много людей от духа Сонной немочи, Ильса. Все будет хорошо.
Я закрыла глаза. И так было уютно и спокойно на руках у наставника, что даже стало немного стыдно. Ну надо же, меня несет совершенно чужой мужчина, а я и размякла. Матушка бы уже сказала: шлюха, как есть шлюха. А я наслаждалась. И почему-то мечтала о том, что, будь у меня отец… настоящий отец… он тоже бы… иногда жалел. И помогал бы. И берег. И не заставлял бы таскать тяжеленные ведра с помоями.
– Простите меня, – пробормотала я, – простите, что так вышло.
– Через пару часов придете в себя и отправитесь в свою комнату, – спокойно ответил Брист. – Кстати, вам назначили содержание. Небольшое, как и положено адепту, но деньги у вас будут. Сможете по праздникам выезжать в Торнхоп или Филтон, купите все, что понадобится.
– Это вы… попросили за меня? Ну, про деньги?
Хотя я могла бы и не спрашивать. Брист промолчал, и я видела, что он улыбается.
В лекарской я действительно провела совсем немного времени, в обществе немолодой уже, но