удара, цыганка отвязала от пояса фляжку и с ласковым видом поднесла ее к пересохшим губам страдальца.
Вдруг в его глазу, который до сих пор оставался сухим и воспаленным, выступила крупная слеза и медленно скатилась по его уродливому лицу, выражавшему до того лишь злобу и отчаяние. Быть может, это была первая слеза, пролитая жалким созданием во всю его жизнь.
Пораженный неожиданным поступком цыганки, Квазимодо даже забыл о своей жажде. Эсмеральда нетерпеливо передернула плечами и с улыбкой прижала свою фляжку к зубастому рту Квазимодо. Он жадными глотками стал утолять мучившую его жажду. Осушив фляжку, он вытянул свои почерневшие губы с явным намерением поцеловать красивую руку, оказавшую ему помощь. Но молодая девушка, по-видимому, не совсем ему доверяла и, вспомнив о его вчерашнем дерзком покушении, отдернула руку с испуганным видом ребенка, опасающегося, как бы его не укусил зверь.
Несчастный горбун устремил на нее взгляд, полный упрека и невыразимой печали.
Трогательное зрелище представляла из себя эта прелестная, цветущая и чистая девушка, которая, несмотря на свою слабость, так мужественно явилась на помощь к такому олицетворению уродства, злобы и несчастья. У позорного столба подобное зрелище было величественным.
Даже толпа невольно почувствовала себя тронутой и с криками «Noёl! Noёl!»[89] стала хлопать в ладоши.
В эту-то минуту затворница из окна своей кельи увидела цыганку на вершине позорного столба и выкрикнула зловещие слова:
– О, будь ты проклята, египтянка, проклята, проклята!
V. Конец рассказа о лепешке
Эсмеральда побледнела и стала спускаться, шатаясь, а голос затворницы продолжал ее преследовать:
– Сходи, сходи, египетская воровка! Тебе опять придется взбираться туда!
– Ну, на затворницу сегодня что-то нашло! – говорили зрители. Больше они ничего не решались сказать, потому что подвижницы не только пользовались уважением в народе, но даже считались святыми. Неудобно затрагивать человека, который день и ночь проводит в молитве.
Между тем срок наказания окончился. Бедного горбуна отвязали от колеса, и толпа стала расходиться.
Магиета тоже направилась домой вместе со своими двумя спутницами. У Большого моста она вдруг остановилась:
– Эсташ, а куда ты девал лепешку?
– Ах, мама, – отвечал ребенок, – пока вы говорили с тетей, которая сидит в башне, ко мне подбежала большая собака и откусила кусок лепешки. Тогда и я откусил.
– Как, бесстыдник, – воскликнула мать, – ты съел всю лепешку?!
– Нет, мама, виновата собака. Я ей говорил, что нельзя есть эту лепешку, а она меня не послушалась. Ну, тогда и я стал есть лепешку.
– Ах, какой ты ужасный ребенок! – с притворно сердитой улыбкой проговорила Магиета. – Представьте себе, Ударда, этот малыш поедает все вишни в нашем садике в Шарльранже. Недаром дедушка говорит, что быть ему капитаном… Смотри ты у меня, Эсташ! В другой раз не спущу!.. Ну а теперь пойдем, гадкий мальчишка!