и Сын обладают одной и той же Божественной сущностью, но различным образом: Отец – изначально, Сын – как сообщенное и изреченное Слово. Тем самым, определение «homoousios» («единосущный»), выражающее сущностное сыновство Иисуса по отношению к Богу, смогло стать догматической составной частью общехристианского исповедания веры (Никея 325) еще до того как было окончательно принято решение по поводу божественности Духа (Pneuma) (Константинополь 381). Терминологическое определение Пневмы, основывающееся на отношении Отец-Сын, было «официально» предуготовано в Церкви Собором в Александрии (362)[153]. Не желая вдаваться здесь в различные измерения интерпретации этой темы, заметим, что с исповеданием божественности Св. Духа Первым Константинопольским Собором (381)[154] неразрывно связано также действие Логоса и Пневмы, направленное «вовне»[155]. Это явно обнаруживается именно там, где дело идет о «Творении и Пневме». Как исходя из Иисуса Христа, Слова Божия, посредством которого и для которого все было создано (Ин 1, 3; Кол 1, 16 сл.), становится постижимым Логос творения, {69} так исходя из Пневмы, которая открывает Иисуса как Слово Божие, становится постижимым дух Творца, который делает возможным Творение посредством слова. Сотворение мира через суверенно определяющее слово (ср. Быт 1) тематизирует первоначально различие между Богом и тварью. Бог обращается вовне и поставляет перед собой тварное как не-Божественное. Он вызывает тварь из небытия (ср. Рим 4, 17). Это означает одновременно высвобождение к собственно тварному бытию. Сотворенное в свободном акте творения остается при этом связанным с Богом как образ и подобие, отвечающее Божественному Логосу (Ср. Быт 1, 26). Логос есть формообразующий принцип творения. Если к тому же Пневма постигается как основание, делающее возможным поставление твари перед лицом Творца, то перспектива творения может быть осмыслена более широко – в тринитарном смысле[156]. Тем самым, проложен путь к Новозаветному контексту, который измеряет жизнь и деяния Иисуса Христа во всей их глубине – как Божественное самооткровение. В Духе, который привел творение и, в частности, историю Израиля навстречу Логосу, Логос стал человеком[157].
Итак, если в библейской перспективе рядом с творением выступает новое творение, то далее следует вести разговор о «спасении и Пневме». Уже мессианские обетования Ветхого Завета возвещают о пришествии Мессии «в силе Духа Господня» (Ис 11, 1ff.; 42, 1; 61, 1). Поэтому не удивительно, что Новый Завет связывает явление Иисуса Христа с действием Святого Духа[158]. Рождество Иисуса (Мф 1, 18–20), равно как и его крещение (Мк 1, 9ff.) совершаются «Святым Духом». И чудеса, сотворенные Иисусом, позволяют испытать силу Духа Божия (ср. в числе прочего Мф. 12, 28: изгнание бесов). Как власть имеющий Он предает свою жизнь в руки грешников и «Духом Святым приносит Себя непорочного Богу» (Евр 9, 14). Наконец, воскресение Распятого истолковывается как событие, в котором Он «открылся Сыном Божиим в силе» посредством Святого Духа, который вновь воздвиг Иисуса Христа {70} к жизни (ср. Рим 1, 3f.)