сторонами слабости. Барды запели про него иные песни, повторяя в припевах, что всё пройдёт, и нечаянная любовь тоже. Но эта самая нечаянная любовь гадостной отравой захлестнула его с головой, как малого мальчика, будто бы он был урпийцем или же гатуилцем, но отнюдь не мужем зирданских кровей.
Теперь же Альфента злилась на его равнодушие к себе. Он приказал ей уходить, не соизволив даже посмотреть в глаза. Как он мог не обращать на неё внимание, когда раньше, испуская совместный рёв, они мчались навстречу блеющим островам. Она бросила волчий взгляд на Савистин, убеждаясь в очередной раз, что она причина всех несчастий, и, получив в ответ её презрительную улыбку, покинула их уединение.
Когда её шаги угасли, разговор влюблённых продолжился.
– Я смогу это сделать, – произнёс Билту. – Вот увидишь. Скоро всё переменится. Но мы должны быть осторожными.
– Поскорей бы, – вздохнула Савистин. – Великая кэра видит мои мучения и как время не терпит слабых.
Он, протянув руку, коснулся пальцами потока небесной воды. Капли, повисшие на больших фалангах, по его желанию пали в ротик Савистин, ему лишь стоило завести над её личиком свои персты.
– Я и накормлю тебя, я и напою тебя, – прошептал он. – Я буду твоим зирдом, я буду отцом твоих детей.
Но этот шёпот, ввиду его огромных лёгких, получился отнюдь не тихим. Впрочем, он ласкал её слух.
Она, одетая в красную узорчатую накидку до пят, оголила правое плечико, показав ему зудящее рабское клеймо. Точно такое же клеймо, в виде трёх глубоких надрезов, было и у него. Всех заклеймили в своё время поработители и продолжали клеймить остальных, и даже зирда Песта.
– Мы уничтожим и их. Больше ни одно клеймо не будет поставлено на моём теле, – изрекла она.
Он, погладив её плечико, согласился полностью и добавил:
– Это будет после, любовь моя. А сейчас же меня волнуют наши наблюдатели, что занимались разведкой в предкэрунских водах.
– И что же? – девушка не понимала, к чему он ведёт.
– А то, моя породистая сельби[43], – произнёс он, – что намедни они засекли четырёх птичьеголовых мужчин и девушку на поводке.
– Такие забавы иногда случаются в Иссандриле, – усмехнулась Савистин. – Шлюхи в руках благородных рихтов ведут себя иногда ещё и похуже собак.
– Но то была не шлюха, – зирданец остановил её размышления. – Они вели в Гастэрот деву с иных мест, нежели те, которые мы знаем. И на голове этой девы, старец Дираль поклялся, сияла золотая корона.
Савистин дрогнула и, обернувшись, ошалелыми глазами посмотрела на Билту.
– Нашлась! – судорожно вымолвила. Её глаза, ранее задымлённые серостью, снова засияли раздутой обожжённой лучиной, как и тогда, когда она наблюдала за вторжением варваров Сицила на зубатой башне. В них появился свет, и он становился всё ярче и ярче. – Она должна быть у меня! – провозгласила девушка, будто бы это даже не обсуждается. – У меня!
– Кто? Девушка? –