оказалась медвежьей. Никогда бы Кольцов не подумал, что взрослый мужик может так рыдать. Георгий выл, разрывая голыми руками землю, раскидывал пытающихся оттащить его сотрудников. Кольцов как сейчас помнил то оцепенение, охватившее его, совсем зеленого, еще обуреваемого романтическими настроениями выбранной профессии. И никогда ему не забыть, как смотрел на всех Георгий, когда его тащили к машине.
Жара обещала побить все рекорды. Кольцов уже сидел в одной рубашке, повесив на спинку стула китель, что не позволял себе обычно. Но не помирать же в самом деле. И вроде не старый, сорока еще нет, а на погоду реагирует как старик какой‑нибудь.
Полный надежды взгляд снова уперся в вентилятор, пальцы прошлись по выпуклым пластиковым кнопкам, но проклятая штуковина не реагировала. Пришлось снова брать папку с делом, ту самую, тонкую. И хоть от нее пальцы кололо, будто внутри иголки натыканы, она хотя бы создавала иллюзию прохлады.
Из папки выпали фотографии.
Жора встрепенулся, вытянул, насколько смог, короткую мощную шею, забегал глазами по снимкам.
Недостроенная церковь, обезображенный труп на полу, лужа крови под головой и бурая запекшаяся корка вместо лица.
Кольцов напрягся. Неужто все‑таки ошибся, и преступник среагировал, сработал триггер? Вон как глазищами вращает и ноздри раздул.
Тмофей не вмешивался, наблюдал, приведя тело и мозг в боевое положение. Так, на всякий случай. Не мешал он, и когда Жора вдруг начал хватать по очереди каждое изображение, подносить его близко к лицу, будто был сильно близорук и не мог рассмотреть издали. Какие‑то фото он нюхал, одно приложил ко лбу. Кольцов терпеливо ждал.
– Ничего нет, – наконец разочарованно выдал Жора, возвращая последнее фото на стол. – Поздно пришли. След исчез.
– Какой след? Ты о чем сейчас?
Сердце Кольцова зашлось бешеной каруселью. Как бы не сорвалось чего в его моторчике. Еще и жара, как назло.
– Тебе не понять, майор. – Жора говорил вроде обидные вещи, но Кольцов совершенно определенно понимал, никакой подоплеки в них нет. Оскорбить или даже задеть его никто не пытается. – Следы всегда остаются. Долго. А здесь нет. Сразу исчезли следы. Я тоже ничего не понимаю.
– Поясните, о чем речь? Следы на траве оставались, в церкви следы от обуви. О каких следах вы говорите?
– Сказал же, не поймешь, – он поднял на Кольцова тяжелый взгляд из‑под бровей. – Нельзя такое описать. Я просто вижу их, и все тут.
– Кого их?
– Майор, верни меня в камеру. Устал я с тобой базарить. Ничего больше не скажу.
И ведь действительно не скажет. Георгий точно таким же упрямцем слыл. Как вобьет себе чего в башку, рогом упрется, и все – не прошибешь. После убийства его сына, тогда, пятнадцать лет назад, Георгий все говорил про какие‑то мистические штуки, будто ворона видел с белыми глазами или, может, черта в ступе. Его отстранили от дела сразу же, а он все не сдавался. Приходил туда за старое русло, искал, вынюхивал, как ищейка. А потом резко пропал. Последнее,