высохшая рвотная масса – весь нехитрый завтрак. Святой отец, увидев вошедших, хотел было привстать и сказать что-то, но сил у него не осталось и он издал слабый стон.
– Что с ним? – раздался в тишине молодой голос.
– Скорее всего, поднялась температура, – со знанием дела вторил ему хриплый голос.
– Может, стоит позвать врача или дать лекарство?
– Чтобы о том донесли начальству? Нет, только не мы.
– Так что с ним делать? Старик вряд ли имеет силы подняться к инспектору.
– Он, ясное дело, не сможет и поэтому к инспектору поднимешься ты, скажешь: так и так, поп занемог, прийти не сможет.
Молодой офицер вышел исполнять поручение, вскоре вернулся в сопровождении врача. Доктор осмотрел больного, сделал укол и прописал с неделю давать ему аспирин и отпаивать горячим чаем.
– У него слишком слабое здоровье, лучше не волновать его, – сказал перед уходом врач.
На следующий день рано утром в камеру к больному заглянул инспектор. Отец Дионисий чувствовал себя немного лучше, хотя слабость до сих пор донимала его ослабленное, немолодое тело. Лицо его – бледное, с запавшими щеками казалось старше, чем два дня назад: казалось, святой отец постарел за время болезни лет на десять. Для инспектора принесли стул и он сел напротив больного, с жалостью и простым человеческим волнением взглянул тому в глаза. Отец Дионисий привстал, хотел было что-то сказать, но тугой свербящий комок сдавил горло и он долго исходил хриплым кашлем, покуда инспектор не велел напоить его горячим чаем.
– Вам лучше, гражданин Каетанович? – заботливо поинтересовался он, когда кружка опустела.
– Да.., немного голова кружится, но лихорадка отступила, – ответил, чуть запинаясь, святой отец, ощущая какую-то неловкость перед инспектором за свое не ко времени приключившееся недомогание.
– Вам позвать врача?
– Думаю, в том нет необходимости, но лишь об одном прошу… если можно.
– Чего бы вам хотелось?
– Я по состоянию здоровья вряд ли смогу скоро как раньше приходить к вам и рассказывать о своей жизни. Но время идет, скоро суд и мне вновь хочется стать свободным. Моя просьба – это бумага и карандаш – напишу все, что не досказал позавчера…
– Хорошо. Вам выдадут, сегодня же, листы бумаги и карандаш. Выздоравливайте.
Инспектор удалился, а одинокий Дионисий остался лежать на жесткой скамье, мучаясь от саднящей боли в горле, смрадного запаха, холода и грязи; ему хотелось вымыться, облачить тело в чистую одежду, лечь в теплую мягкую постель, и давнишние воспоминания о благословенных днях и годах снова окутали его приятной пеленой. Когда-то у него было все, ныне – ничего; все хорошее, все доброе лежало, поверженное в прах; может, скоро конец, а, может, нет.
На следующий день в обед инспектору принесли два листа, взгляду сразу бросился прекрасный почерк, слова, связанные в предложения,