я тоже жениться еду.
– Ты? Жениться? На ком?
– Ещё не знаю. Нужно срочно найти. Свадьба уже назначена, и банкетный зал снят на тринадцатое августа, а невесты ещё нет, – скороговоркой объяснял Марат, катая вчерашние хлебные шарики по столу.
Мимо, по проходу поезда, окликая друг друга и посмеиваясь, перемещались люди с полотенцами, зубными щётками, кукурузными палочками, телефонами, бесконечным дребезжанием подстаканников.
– Ты шутишь? – встрепенулся Русик.
– Спроси у моих предков, шутят они или нет. Каждое лето приезжаю и срываюсь у них с крючка. В этот раз решили зал снять. Если не найду жену, деньги за аренду пропадут. Зал не супер-пупер, на окраине города. Самые лучшие, ты знаешь, за год бронируют. Но тысяча гостей поместится. Отец даже одну машину продал, чтобы деньги выручить. Я тоже экономлю. Сам видишь, в плацкарте… – Марат нервно засмеялся.
– От тебя не ожидал, Марат! Ты зачем на это ведёшься?
– Да я, если честно, и сам не против, пускай женят. Одному надоело…
Несколько секунд Руслан не отрывал от приятеля поражённого взгляда, потом тряхнул шевелюрой и, зажмурившись, лёг на полку. Марат встал и, размявшись, понёс звякающие в подстаканниках гранёные стаканы к баку для кипячения, «титану» на языке проводников. Плацкарт изнывал от жары. Толстые торговки с клетчатыми баулами расхваливали шифоновые шарфы леопардовой расцветки, покупательницы щупали ткани, совещались, шуршали деньгами.
– Чё, вацок[3], чай захотел? – крикнул знакомый попутчик с верхней полки, сверкнув жёлтыми пятками.
– Да, прикинь, братишка, – засмеялся Марат.
Когда вернулся с чаем, Русик мгновенно приподнялся, упёрся локтями в столик. Стали размешивать сахар.
– А что там за контры в посёлке между мечетскими? Вроде драка была? – лениво почесался Марат, присаживаясь.
– И не одна. Там же как… Была одна мечеть, имама выбрали.
– Ну?
– Но потом между тухумом[4], который строил мечеть, и имамом возникли непонятки. Говорят, что из-за свободы воли, но настоящей причины никто не знает.
– Не понял…
– Смотри. Люди этого тухума считают, что все действия совершает только Аллах, даже те, что как бы принадлежат человеку. То есть всё предопределено сверху и свободы воли ни у кого из нас нет.
– А имам спорил?
– Имам учил, что Аллах узнаёт о поступках человека только после их совершения. И ещё что-то про сотворённость Корана. Мол, смысл вечен, а слова, которыми он выражен, сотворены и не вечны.
– И что, из-за этого подрались?
Русик хмыкнул:
– Сначала эти противники имама демонстративно перестали ходить в мечеть и принялись пугать людей, что имам – ваххабит. Уже сколько лет прошло, сейчас этого не так боятся, а тогда – считай, что приговор. Хотя, если вдаваться в эти их религиозные тонкости, он вовсе не ваххабит, а какой-нибудь кадарит[5]. Или, как его, мутазилит[6]. Но не важно.