Книжный вор. Маркус Зусак

ГАНСА ХУБЕРМАНА С СЫНОММолодой человек был фашист; его отец – не был.В глазах Ганса-младшего отец был частью прежней дряхлойГермании – той, которая любому дает себя в пресловутыйоборот, пока ее собственный народ страдает.Он рос, зная, что отца называют «Der Juden Maler»– еврейский маляр – за то, что красит дома евреям.Потом произошел один случай,который я скоро опишу вам полностью,– день, когда Ганс-старший все просвистелуже на самом пороге вступления в Партию.Всякому ясно, что ни к чему закрашивать грязные слова,написанные на фасадах еврейских лавок.Такое поведение вредит Германиии вредит самому отступнику.

      – Ну так что, тебя еще не приняли? – Ганс-младший начал с того, на чем они остановились в Рождество.

      – Куда?

      – Ну догадайся – в Партию!

      – Нет, думаю, про меня забыли.

      – Ну а ты обращался хоть раз с тех пор? Нельзя же вот так сидеть и ждать, пока тебя не догонит новый мир. Надо пойти и самому стать его частью – невзирая на прошлые ошибки.

      Папа поднял глаза:

      – Ошибки? В жизни я много ошибался, но уж не тем, что не вступил в фашистскую партию. Мое заявление у них – ты знаешь, – но я не пойду снова проситься. Я просто…

      Тут-то и пришел большой озноб.

      Он влетел в окно, гарцуя на сквозняке. Может, то было дуновение Третьего Рейха, набирающее все большую силу. А может, просто все та же Европа, ее дыхание. То или другое, но оно овеяло старшего и младшего Хуберманов в тот миг, когда их металлические глаза столкнулись, как оловянные кастрюли.

      – Тебе всегда было плевать на страну! – сказал Ганс-младший. – Тебе она безразлична.

      Папины глаза стало разъедать. Ганса-младшего это не остановило. Чего-то ради он посмотрел на девочку. Торчком расставив на столе три свои книжки, будто для разговора, Лизель беззвучно шевелила губами, читая в одной.

      – И что за дрянь читает девчонка? Ей нужно читать «Майн кампф».

      Лизель подняла глаза.

      – Не беспокойся, Лизель, – сказал Папа. – Читай, читай. Он не понимает, что говорит.

      Но Ганс-младший не сдавался. Он подступил ближе и сказал:

      – Или ты с фюрером, или против него – и я вижу, что ты против. С самого начала был. – Лизель следила за лицом Ганса-младшего, не отрывая глаз от его тощих губ и твердокаменного ряда нижних зубов. – Жалок человек, который может стоять в сторонке, сложа руки, когда вся нация выбрасывает мусор и идет к величию.

      Труди и Мама сидели молча и напуганно, Лизель – тоже. Пахло гороховым супом, что-то горело, и согласия не было.

      Все ждали следующих слов.

      Их произнес сын. Всего два.

      – Ты – трус. – Он опрокинул их Папе в лицо и немедленно вышел вон из кухни, из дома.

      Вопреки всей бесполезности, Папа вышел на порог