Барклай, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие и презрение. – Во-вторых, славы захотелось? На сцену иди! Что на крыше-то, как придурку, руками махать?! Да чтобы я еще раз с таким идиотом куда-нибудь пошел… Про нас спрашивали?..
– Не сказал я про вас ничего, был на крыше один – и всё! И потом, какая теперь разница? Разуй глаза – наши победили! Наш флаг везде развешивают, ГКЧП скинули, Горбачёва вернули, демократы у власти! А между прочим, они нам кое-чем обязаны! Да может, нас еще наградят!
– Ага, тебя наградят, – ухмыльнулся Барклай, – орденом с крышку люка! А если узнаю, что ты меня или Кирку сдал, я тебе лично морду набью!
Сомневаться в этом у Гоши не было никаких оснований.
Несмотря на обиду, Гоша тяжело переживал этот разрыв. Он долго обдумывал, как доказать Барклаю, что тот неправ. И очень обрадовался, когда бойкий женский голос в телефонной трубке из Ленсовета сообщил, что его приглашают быть представленным принцу Эдинбургскому! Который с потомками рода Романовых неофициально посещает Петербург. Голос говорил, что члены императорской фамилии, к которым относится и сам принц Эдинбургский, впечатлены его смелой акцией, пожелали встретиться без посторонних и официальных лиц, и через три часа он должен быть на Петровской набережной.
– А можно, я не один приду? Я же не один флаг поднимал!
В трубке пообещали согласовать этот вопрос на месте.
Гоша бросился вызванивать Кирку. Барклаю он звонить не собирался.
На Петровской его с примчавшейся Киркой провели в роскошный дворец с пышной белой лестницей и множеством не менее роскошных позолоченных залов. В том, где их оставила дама из Ленсовета, бродили еще с десяток человек, да за дверью, в которую шмыгнула дама, дурачились два пацана: долговязый, повзрослей, в коричневом пиджаке, разыгрывал бой на шпагах с другим, полненьким, помладше.
На Гошу с Киркой никто не обращал внимания, и пронырливая Кирка, пользуясь этим, разнюхала всё, что можно.
– Вон этот длинный, в коричневом пиджаке, и есть принц Эдинбургский, – шептала она Гоше собранную информацию, – а вон та, за дверью, с мрачным взглядом, сейчас у Романовых самая главная! Она ему, кажется, тетка… а вот эта, с которой та, что нас встречала, разговаривает, – это их гид! Она им их бывшую собственность показывает! Этот дворец до революции тоже Романовым принадлежал, – тараторила Кирка, – представляешь?!
Впрочем, Гоша ее не слушал: от окружающего великолепия у него скрутило живот.
Вскоре дама зычным голосом объявила, чтобы все с фотоаппаратами и камерами покинули помещение, и принялась вместе с гидом строить Гошу с Киркой посреди зала в шеренгу. После громогласного объявления к ним подошел приосанившийся и повзрослевший принц. Гоша не без удивления отметил, что, похоже, они ровесники. Больше никого из Романовых не представляли.
Гид зачитала обращение:
– «Для миллионов людей во всем мире поднятое вами знамя стало символом конца коммунистической эпохи России! А для всех русских людей за рубежом – надеждой на ее возрождение!»
Затем