лесом. Затаился и стал ждать.
Кефтийцы привезли с собой скот. Гилас наблюдал, как они зарезали и освежевали молодую овцу. Пока мясо шипело на решетке, вытянули сеть с рыбой, выпотрошили улов и оставили поджариваться на углях. А тем временем плеснули вина из кувшина, смешали с водой, поджаренной ячменной мукой и рассыпчатым сыром. Вскоре от аппетитных запахов баранины и жира у мальчика закружилась голова.
Тут из самого высокого шатра вышла женщина. Гилас понял – украсть лодку будет сложнее, чем он рассчитывал.
Перед ним стояла не просто женщина, а жрица. На облегающем зеленом платье вырез, обнажающий грудь. Шею обхватывает ожерелье из кроваво-красных камней размером с голубиное яйцо. Подол, доходящий до щиколоток, – словно Море из пурпурных и синих волн, усыпанных крошечными сверкающими рыбками. Золото на платье горит, будто Солнце. Змеи, обвившиеся вокруг плеч, тоже из золота. В черные кудрявые локоны вплетены такие же золотые змеи. Длинные острые ногти желтые, как ястребиные когти, а высокомерное лицо выкрашено белоснежной краской.
Даже с двадцати шагов Гилас ощутил: от жрицы исходят сила и властность. И что теперь? Обокрасть служительницу богов? Хуже проступка не придумаешь. Да и кто знает, какие проклятия она нашлет на воришку?
Раб протянул жрице чашу из такого прозрачного камня, что она казалась наполненной светом. Произнося что-то нараспев на своем причудливом гортанном наречии, жрица плеснула вина в огонь, потом приблизилась к воде и бросила в волны кусочки жира.
Подношения принесены, а значит, можно приступать к трапезе. Мужчины расселись у костра, а жрица осталась стоять у кромки воды. Она глядела на Море.
Ворона ринулась вниз, схватила кусочек жира и улетела. Жрица внимательно посмотрела ей вслед. У Гиласа сердце ушло в пятки. Мальчику вдруг показалось, будто это та самая ворона, в которую он кинул камнем, и она пожаловалась на него жрице.
И действительно – жрица повернула голову и посмотрела в ту сторону, где он прятался. Мальчик застыл, будто каменный. Почувствовал на себе суровый взгляд. Трудно сопротивляться его силе. Так и тянет выскочить из кустов и сдаться. Гилас отчаянно боролся с этим позывом, и тут из шатра выбежала девочка и сердито крикнула что-то на кефтийском. Все, включая жрицу, повернулись к ней. Гилас вздохнул с облегчением. На этот раз обошлось.
У девочки такие же темные глаза и кудрявые волосы, как у жрицы. Наверное, мать и дочь. Но если женщина напоминает грациозную хищную птицу, то девочка – всего лишь тощий неоперившийся птенец. На ней пурпурная туника, расшитая блестящими золотистыми пчелами. Одежда праздничная, но лицо мрачнее тучи. Вот она зашагала навстречу матери, выкрикивая что-то злое на непонятном языке.
Жрица произнесла одно только слово и взмахнула рукой, и девочка осеклась и застыла, дрожа от едва сдерживаемого гнева. Жрица снова повернулась к Морю. Дочь не добилась от нее того, чего хотела.
Молодой человек – должно быть, раб – подошел к девочке и дотронулся до ее плеча, но та стряхнула его