ломбард сама боюсь идти. Да и не думаю, что много выручу. А Митя нам рассказал про вас. Вы у нас в подъезде, да что в подъезде, во всем доме отважный герой. От упыря этого великовозрастного нашу Кристиночку спасли. Этот же черт – настоящий и неисправимый уголовник. Сенька, рецидивист малолетний. Ему когда восемнадцати еще не было, он уже законченным негодяем был, на учете числился. И родственнички такие же, из блатных. У кого война, у кого бизнес. Шикуют сейчас на людском горе. Потому и боюсь я в ломбард. Они так и шныряют там, где поживиться можно. Яблоко от яблони. С его физиономией листовки в районном отделе милиции висели при Украине еще. Гоблин он.
– Гопник! – поправил дед.
– Какая разница. Он беззащитных старух, таких как я, с ног с дружками валил и сумки выхватывал, серьги вырывал прямо с мочками. Еще до войны его поймали, но выпустили по малолетству с условным сроком. Откупили его тогда. А теперь мародерствует с компанией. Спасибо, Алеша, что приструнили его. Некому ведь ныне за порядком следить, кроме ополчения. Отвадили гада отсюда. Заслуженное наказание ждет его!
Я не стал перебивать старушку и делиться информацией, что подонок снова на свободе. Не хотел пугать людей, поэтому откашлялся и буркнул:
– Никакой я не герой. А кольцо обратно положите.
Бабушка не сдавалась в попытке всучить мне ювелирную ценность.
– Не откажите. Помогите. Может, удастся бутылочку еще какую да деду цигарку. Там, на рынке, поштучно, слышала, отпускают.
– Я кольцо ваше не возьму, как ни просите, баба Надя, – наотрез отказался я. – Кролика и так постараюсь найти, сигареты и спиртное точно найду. А вот кролика постараюсь, но не обещаю.
И тут вошла она.
– Здравствуйте…
– Кристька, налетай, тут твоя плитка! – показал Митяй разделанный на фольге шоколад.
Разговаривали сперва ни о чем. Потом Митяй сказал ей, что именно я арестовал пристававшего к ней гопника и что обещал отца их домой вернуть. Я не стал опровергать, но и не подтвердил. Она смотрела на меня своими огромными зелеными глазами, иногда одаривая улыбкой, источающей свет и какое-то неповторимое тепло. Я любовался снизошедшей с небес красотой, наполнившей незамысловатый старческий интерьер всеми красками радуги.
Мы обмолвились парой фраз друг с другом, но больше смотрели. И слушали бабу Надю.
Она вдруг сделала неожиданный вывод:
– А вы подходите друг другу. Отец бы ваш, Сергей Адамович, одобрил. Унисон чувствует любой дирижер. А он виртуоз. Даже на виолончели может. С листа читает Шуберта и Вивальди.
Крайнюю фразу, что отпечаталась в сознании, произнес Митяй. Кстати, неутомимая баба Надя оценила подростка как неисправимого балбеса за то, что он при таком замечательном отце не освоил из-за лени своей так необходимое образованному юноше сольфеджио.
Митяй спросил:
– Ты куда? Отца нашего обменивать?
Не помню, как я вышел с этого чаепития с интеллигентной престарелой парой, невероятной девушкой Кристиной и непоседой Митяем. Сработала рация. Назвали