влияния с точки зрения весомости и глубины его переживаний, потребных ему на сцене. И в то же время просчитывал возможные перспективы лично для себя. Ведь теперь юнец открыт к тем, чье слово, чьи речи покажутся ему мудрыми, новыми, участливыми. Он готов довериться тому, от кого повеет теплом. И тогда тот, к кому он потянется за советом и покровительством, сможет делать с ним все, что пожелает: захочет – раскрутит на любовь (или просто секс), найдя правильные слова или поманив карьерными перспективами, захочет – обратит в любую веру. Образно говоря.
Впрочем, Залевский сомневался, что одно только сиротство могло так повлиять на него. В безотцовщине нет ничего исключительного. Что-то еще было в его жизни, разочаровавшее жестким опытом и, возможно, едва не погубившее. Что? Захочет ли рассказать? Доверится ли Марину? Ему ведь необходим настоящий рычаг – самый болезненный, чтобы сделать артиста полностью управляемым и чтобы предложить публике настоящий эмоциональный деликатес. Хореограф смотрел на кисть его руки, лежавшую на подлокотнике кресла, и откровенно любовался ею: кисть пианиста, она выглядела одновременно сильной и нежной. И вдруг прямо у него на глазах эту руку – скульптурных линий, фарфорового оттенка – подсветил первый солнечный луч, заглянувший в чрево самолета. Она наполнилась живым теплом и стала почти прозрачной. Чуть подрагивала, словно крыло птицы, вздумавшей упорхнуть. Нет, нельзя! Он уже не отпустит. Марин накрыл кисть спутника своей горячей ладонью, увидел его медленную улыбку и почувствовал, как семя, занесенное в какую-то потаенную расщелину его жизни, проклюнулось упругим ростком и прорастает в его подреберье.
– Эй, отрок, открой глаза! Я знаю, что ты не спишь!
– Я боюсь. А вдруг это все – неправда?
Значит, он все-таки ждал волшебства. От путешествия или от Залевского?
Наконец, самолет пошел на посадку, и парень прилип к иллюминатору.
– Снимай свои наушники! Слушай Индию! – воззвал Залевский, ступив на бетон посадочной полосы аэропорта Даболим. Он надеялся окунуть мальчишку в море звучащих красок, чтобы тот услышал в них новую музыку. Хотел побыть для парня чародеем – дарить ему красоту. От себя лично.
Пройдя на удивление дотошный паспортный контроль и дождавшись багажа, они вышли из здания аэропорта. Залевский выгреб из портмоне остатки прошлогодних рупий и купил в дорогу упаковку воды.
– Я тебя потом научу пить, не касаясь губами емкости, – пообещал он спутнику. – И не покупай тут ничего, пока не загоришь. С новеньких дерут вдесятеро.
Мальчишка улыбался раннему утру, разноцветью ландшафта и напористым таксистам, осаждавшим прибывших путешественников. Марин провел переговоры со знанием дела, и вскоре они уже ехали на север штата, тряслись с легким дребезжанием на поворотах и колдобинах по загруженной трассе, увиливая от раздувшихся автобусов без боковых зеркал и от лихих байкеров: каждый ехал, как умел и как ему хотелось. Неожиданно возникшее зрелище целого моря