ее же в собственных глазах, например театр. В то же время мелочно презирала свекровь за то, что та помогла найти ей постоянную работу в престижном месте, побывать на море, купить новую мебель и технику. Будучи абсолютно несостоятельной и беспомощной, вместо малой благодарности за заботу и усилия Серафимы Михалны, Люся не раз язвила:
– А что вы, собственно, такого сделали для меня? Устроили секретарем в один из кабинетов Министерства культуры. Это что, достижение великое? За что тут раскланиваться?
Сима за воротник за словом не лезла, искрометно обнажая невежество провинциалки:
– Ты, деточка, книжку-то почитай, которую тебе муж давеча наказал освоить. Там всего триста страничек. Ты осиль хоть четверть, может, и поймешь чего. И как это угораздило в ГИТИС просочиться и ни одного классического автора не запомнить, кроме Лермонтова. Как его хоть звали, а?
Вместо сконфуженно опущенных глаз недоучка вспыхнула и выпалила полную ахинею, на глазах входящего на кухню Германа:
– Юрий Михайлович Лермонтов. Не хуже вашего знаю.
Сима снисходительно улыбалась, протягивая вышеупомянутую книгу невестке. Герман стыдливо сопел.
Люсю как осенний лист бросало то к одному, то к другому ухажеру. Главное было – удержаться на плаву, жить не хуже других, маленькими однообразными перебежками от дома до работы без цели, устремлений и порывов. Единственное, что на животном уровне она усвоила еще в юности, – это то, что у девицы должен быть муж и ребенок. Этим она обзавелась при первой же возможности, но роли своей не понимала.
Герман был человек сложносочиненный, своенравный и непробиваемый, как цемент. Бывало, правда, в нем просыпался жизнерадостный мальчишка, который умело и весело шутил, болтал без умолку о каких-то неведомых ей исторических личностях и событиях и даже напевал что-то, думая, что никто не слышит. Но это случалось редко, крайне редко. И редкость эта была чаще всего приурочена к встречам с Кирой или удачному раскладу в рабочих делах. В семейных вопросах Герман всё и всегда решал сам. Поэтому решения эти не отличались множеством и разнообразием. Позиция в отношении предложений жены была выработана монолитная: «Тебе надо – ты и делай, а я работаю столько, что мне не до этого». Не желая получать очередной отказ, Люся либо подсылала к папе дочку и через нее пыталась выпросить прогулки, поездки, обойки или новый диван, либо играла на чувстве долга и ответственности:
– Ты хочешь, чтобы дочь запомнила тебя таким?..
– В твоем возрасте пора уже тебе…
– У многих детей папы участвуют в детских праздниках, а ты только на собрания ходишь через раз.
– Я устала обо всем думать сама, завтра восьмое марта, купи своей маме подарок.
Люсе часто казалось, что, если бы он не пришел тогда ни с того ни с сего на ее день рождения, если бы не то странное поведение, результатом которого стала случайная беременность, самой такого ни за что было бы ни увлечь, ни приручить. Даже если бы ей было дано испытывать искреннее и светлое,