детской курточки, выброшенный на помойку еще во времена "Перестройки".
Само собой разумеется, от этого великолепия, цветка помойки, воняло смесью застарелого гнойника и выгребной ямы. При встрече с ним в другом месте, я, без лишних реверансов вежливости, послал бы его в половые дали, но здесь, на кладбище, так вести себя было не принято и мне пришлось плеснуть водки (щедро плеснуть, надо признать), захваченной мной специально на кладбище, в пластиковый стаканчик и протянуть ему. Передавая ему стакан, чтобы кладбищенский нищий помянул деда, я старался избегнуть даже малой вероятности дотронуться до него. Стоило ему охватить стаканчик раздутыми воспалением сосисками бордовых пальцев, я сразу отдёрнул руку, как от гнезда диких ос.
Ни сказав и слова благодарности, бомж выцедил полстакана огненной воды одним махом, не разжимая зубов. Меня аж передернуло. После чего нищий, и не думая уходить, заглянул в могильную яму и, скосив желтушные, нездоровые глазки с чёрными точками зрачков, немилосердно шепелявя, произнёс:
– Пуштое мясо кидают шобакам, а не в шемлю шакапывают.
– Что? – Я подумал, что ослышался.
Посмотрел на жену. Может, на фоне трёхдневного недосыпа у меня начались слуховые галлюцинации? Настя же вообще отвернулась. С самого момента появления бомжа она вела себя так, будто и вовсе его не видела, но не заметить она его просто не могла. Он стоял всего в шаге от нас и с такого расстояния до неё просто не мог не долетать ядрёный дух прелого лука, мочи и по жизни немытых ног. А она будто бы ничего и не замечала.
– Ну, чего тебе ещё? Помянул? Ну и иди себе с богом, – грубо предложил я нищему отправиться восвояси.
Нищий ощерился чёрным рядом гнилых пеньков зубов, подрагивая всем телом, развернулся и через плечо, на прощанье, издал губами до неприличия громкий звук:
– Пррррррр Пррееээ!
Имитация пердения срамной дырки, самой развесёлой части человеческого тела, ему удалась мастерски.
– Никого там нет, – вместо «спасибо» презрительно бросил побирушка непонятные мне слова и, хромая, ушёл восвояси.
Поминки мы не справляли. Некого было приглашать: родственников у него, кроме Насти, на земле не осталось, а соседи к нему в дом ни за чтобы не пришли. Я уверен. Соблюдя все остальные формальности, мы убрались в доме, заперли его и отправились в Москву. По дороге домой, сидя за рулём нашего автомобиля Тойота Королла, я завёл разговор на интересующую меня тему, задав смотревший в боковое окно слепым взглядом Насте вопрос:
– Откуда этот урод там взялся? Ты слышала, какую дичь он нёс?
– Какой – урод, ты о чём?
Немного растерявшись, я предпринял ещё одну попытку:
– Ну тот отвратный бомж, которому я водки налил.
Настя сделала паузу, но так и не повернув ко мне голову, ответила:
– Я не заметила. И что он?
Я был поражён её вялой реакцией на мои слова настолько, что прекратил все дальнейшие