И, словно со стороны, неожиданно услышала собственный голос:
– А хочешь… я тебе почитаю?
Он, не задумываясь, кивнул. Я присела поближе и склонилась над книгой вместе с ним…
Мы уже дочитывали сказку, когда из коридора послышался какой-то шум. Я резко обернулась к двери и, убедившись, что мне не померещилось, вскочила на ноги.
Выбежав в прихожую, осторожно прикрыла за собой дверь гостиной. Вряд ли Мише стоило быть свидетелем того, что должно было сейчас неминуемо произойти…
Входная дверь приоткрылась и за ней показался Валера…
Хотя этот человек напоминал собой моего мужа лишь отчасти. Помятый, всклокоченный, буквально почерневший за эту ночь…
Наши взгляды встретились. Этот миг словно вернул меня в реальность. Ту реальность, где одинокий мальчик был не моей заботой – а свидетельством измены мужа. Ту реальность, в которой человек, которого любила, подло сбежал ото всех расспросов и провел ночь черт знает где, вынудив меня гадать о том, жив ли он вообще…
И на это все у меня могла быть лишь одна реакция.
Я занесла руку для удара, едва он шагнул в дом. Но Валера меня опередил…
Рухнув передо мной на колени, порывисто, крепко обнял меня за ноги и я ощутила, как все его тело сотрясается…
– Злата… – непривычно охриплым голосом взмолился он, – золотая моя… прости…
Мой муж – самый, вероятно, стойкий человек из всех, кого я когда-либо знала, стоял передо мной на коленях и… рыдал?
И, к своему собственному ужасу, я почувствовала, как мое лицо тоже стремительно становится мокрым от слез.
Глава 7
Казалось, за всю нашу долгую совместную жизнь я ни разу еще не видела Валеру вот таким, как сейчас: беспомощным, уязвимым, потерянным. Напротив – он никогда и ни на что не жаловался. Стойко переносил все, с чем приходилось сталкиваться за эти годы – безденежье, преследовавшее нас поначалу, болезни, разочарования… И все это время он был моей стеной, моей опорой. Мы держались друг за друга, что бы с нами ни происходило, находя один в другом силу и смелость.
И от того сейчас такое сильное впечатление производил вид того, как он стоял передо мной на коленях. Словно титан, которому обрубили ноги. Его голова со взлохмаченными волосами упиралась мне в живот. Будто теперь я была его стеной и опорой, без которой он попросту рухнет и больше не встанет.
Мучительно хотелось протянуть руку, коснуться утешающим жестом знакомых каштановых волос, но я заставила себя не двигаться, хотя это было самым сложным, что мне доводилось делать в этой жизни.
Смахнув вместо этого порывистым движением слезы с собственных глаз, я проговорила про себя одну простую вещь. Стоит мне сейчас принять его и простить – и я окончательно потеряю его уважение, как, в общем-то, и свое собственное. Ни в коем случае нельзя было тянуть руки в спасительном жесте к тому, кто мне самой воткнул в спину раскаленный нож. Нельзя было допускать, чтобы муж считал нормой прийти домой с внебрачным ребенком и, ничего