а мужчина, доверительно склонившись, быстро раскрывает еще одну стратегическую тайну:
– Ты наверняка уже слышал, что говорят о населении Шицзячжуана?
– И что же?
– Ну, что половина состоит из солдат, – говорит он вкрадчиво, – а другая половина… – Он опускает свой голос до степени полной нелегальности: – Из проституток!
Мы сдавленно хихикаем и съедаем еще по несколько равиоли. Они действительно великолепны, особенно если окунуть их в красный соус чили. Парочку равиоли спустя я задаю ему вопрос, который интересует меня с самого начала нашего разговора:
– Скажи, ты ведь местный, верно?
Он смотрит на меня, несколько сбитый с толку:
– Это я-то местный?! Как тебе такое в голову пришло?
– Ну, всякое бывает…
– Глупости! Ты был когда-нибудь в Шаньси?
«Нет, но я содрогаюсь при мысли о горах», – подумал я и уточнил:
– Шаньси – это торговая провинция на западе отсюда?
– Да. Но прежде всего это колыбель китайской цивилизации!
– Правда? А я думал, что эта роль принадлежит местности вокруг Сиань.
– Ну как же! Ты разве не знаешь поговорку: Китай последних тридцати лет ты найдешь в свободной экономической зоне Шэньчжэня, Китай последних ста лет – на набережной Вайтань в Шанхае, последней тысячи лет – в Запретном городе в центре Пекина, а последних двух тысяч лет – в стенах Сианя. Но Китай последних пяти тысяч лет, – он гордо смотрит на меня, – ты найдешь только в нагорье Шаньси!
«Мне следовало спросить у него, откуда именно он приехал и как выглядит это место», – думаю я, занимаясь вечером сортировкой фотографий и планированием дальнейшего пути.
До нагорья Шаньси отсюда ходу три-четыре дня, и я понятия не имею, что меня там ожидает. До этого я шел по прямым шоссе через равнину, и то мне приходилось останавливаться на несколько дней, чтобы отдохнуть и залечить мозоли. В Шаньси же дорога петляет даже по карте, создавая причудливые изгибы. Размышляя о том, что мне предстоит пережить, я уже слышу свои стоны под тяжестью рюкзака.
По дороге домой из Парижа горы тоже были самым трудным участком пути: сначала дубовые леса в Арденнах, потом Айфель и, наконец, дождливый Зауерланд. А на этот раз мой багаж как минимум втрое больше, чем тогда. Когда я размышляю о том, что часть вещей следовало бы оставить дома, то вдруг вспоминаю, что на дне рюкзака покоится еще и рождественский календарь с дверками. К своему облегчению я обнаруживаю, что он лишь чуть помялся на уголках. Картинка с толстыми детишками, пекущими печенье под елкой, выглядит так же, как в супермаркете. Я купил тогда два таких календаря – для Джули и для себя.
Это было меньше полутора месяцев назад.
– Я бы с удовольствием остался у тебя, – признался я ей в ее комнате, в Мюнхене, – но я не могу.
Она лежала на кровати, озаренная последними лучами полуденного солнца и смотрела на меня со смесью удивления и печали:
– Твой отец говорит, что это плохая идея…
– …и что я потом останусь безработным. Это не так. Я не пью алкоголь, не курю, зато