Кобыляева. – Тем более что дети, которые не посещали детский сад, болеют все первые годы школьной жизни, – добавила она на прощание, любезно придержав дверь.
Вот такая случилась история.
В школе Стенина не любила этот предмет. Даты, тяжёлые и острые, как пики, требовалось учить, а они никак не запоминались, проваливались на самое дно памяти и гнили там никому не нужные, как кости безвестных воинов, павших в сражениях. Битвы при Мунде, Гастингсе или Молодях сливались в одну большую битву. Вера не видела правителей живыми людьми – в её представлении на тронах восседали безликие имена, буквы, ряженные в шапку Мономаха или горностаевую мантию. Лишь несколько человек были безусловно реальными: Наполеон на Аркольском мосту, Филипп Четвёртый, вырождавшийся буквально на глазах у Веласкеса, и, конечно, Франциск Первый кисти Клуэ: вот он мог бы запросто выйти из рамы и спросить у Веры Стениной какое-нибудь «са ва».
Это была идея! И она Вере сразу понравилась – отныне истории искусства предстояло стать просто историей. Любая картина тянула за собой целую связку ассоциаций и честных свидетельств эпохи – вскоре Вера бодро объясняла пятиклассникам Римский Египет при помощи фаюмских портретов. Брюллов пригодился на уроке про Помпеи с Геркуланумом. Караваджо (вы знаете, что он был убийцей? – и вот уже даже мальчики слушают так, как никакие мальчики никогда в жизни её не слушали), так вот, Караваджо лично присутствовал на казни Джордано Бруно. Гойя великолепно справился с темой «Расстрела повстанцев», и даже Пикассо выложился до конца, рассказав о Второй мировой войне в «Гернике».
В общем, художники были молодцы, да и дети почти не раздражали. И даты Веру никто учить не заставлял – можно было в любой момент заглянуть в книгу, чтобы проверить, когда стрела прилетела в глаз королю Гарольду или в каком году крестилась Киевская Русь.
– Тётя Вера, тебе нравится быть учительницей? – спрашивала Евгения, глядя, как Вера проверяет тетради с письменными ответами.
– Ди, Эня! – сердилась Лара, била Евгению по спине крепенькой ручкой. В те дни она старательно отваживала её от Веры.
– Куда я уйду, Лара? – грустно говорила Евгения. – Ты же знаешь, моя мама работает до самой поздней ночи.
Юлька упорно искала своё счастье – оно должно было обладать привлекательной внешностью, быть высоким, с красивым носом и широким размахом денежных крыльев. Бедная Копипаста так уставала от поисков, что ложилась спать сразу же, как переступала порог родного дома. Евгения даже не успевала донести до прихожей очередной рисунок, а мама уже скрывалась в спальне – оставалась лишь подхваченная сквозняком волна духов пополам с табаком.
Сквозняк – злой дух, что влетает в окно, лишь только зазеваются хозяева. Евгения уходила смотреть телевизор, волоча рисунок по полу, как побеждённый воин – плащ по грязи.
Вера однажды заметила, что Евгения гримасничает, глядя в телевизор, – вот Лара, та сидела неподвижно, как изваяние. А Евгения гримасничала, жмурилась, тёрла глаза.
Стенина записала девочку на консультацию к офтальмологу,