за Крым. Иван Васильевич и верные Захарьины, а также Басманов, который в последнее время опять приблизился к царю, возражали, что нечего и думать Москве справиться с Крымом, вассалом Турции, бывшей в ту пору сильнейшим и грознейшим государством. Вдобавок ко всему на всем протяжении от России до Крыма лежала Дикая степь и являла собой неодолимое препятствие на пути к завоеванию острова. Иван рвался на запад: Ливонский орден мешал торговле России с другими странами, а выйдя к Балтийскому морю, можно было общаться с заезжими купцами без тягостного посредствия ганзейских городов, на которые, в свою очередь, давила Ливония. И вообще, он был твердо убежден: «Что бы плохое ни случилось с нами, все из-за германцев!»
Когда в Москву пробрался английский посланник-купец Ченслер, прибывший в Северную Двину на корабле «Эдуард Благое Предзнаменование», а затем в Лондон отправился торговый агент царя Осип Непея, Иван Васильевич ощутил, что его мысль о связи с Западом начала постепенно осуществляться. Теперь было самое время показать Ливонскому ордену силу русскую! Но тут случилось нечто, бывшее для суеверной и впечатлительной души царя очень весомым доводом в пользу его противников.
Возле недостроенного собора на Рву Василий Блаженный начал выкликать о русской крови, которая смешается с молоком тучных ливонских коров и напитает землю от Балтийского моря до самой до Москвы. Царь мгновенно забыл, какой неприязни был исполнен к юродивому, и заколебался.
Может быть, и правы его советники? Может быть, и впрямь обратить свои взоры на Крым? И храбрый князь Дмитрий Вишневецкий приехал из Украйны, и Сечь Запорожская на крымского хана идти готова…
Анастасия пала духом.
Однако тут обстоятельства опять переменились. Кто-то увидал неподалеку от собора на Рву известного попа Сильвестра; кто-то разглядел ганзейских купцов, которые как раз посетили Москву и за каким-то чертом потащились поглазеть на иссохшего старикашку-юродивого, который – это же надо, а?! – кричал именно то, что этим купцам было живота дороже: никак-де нельзя трогать ливонские земли, надобно тащиться в Дикую степь, ее поливать русской кровью. Как будто ценность той крови различна! Ну а когда стало известно, что с теми же ганзейцами виделся князь Курбский, любитель всяческой иноземщины и частый гость Болвановки – Немецкой слободы в Москве, – Иван Васильевич взорвался, как тот пороховой заряд, коим некогда была подорвана Казань.
– Это что же творится, а? – бушевал он в покоях жены. – Значит, и вещий юродивый служит не царю, а Малой избе? Опять норовят советнички прибрать меня к рукам, будто несмышленого ребенка! Опять давит меня Сильвестр подобно тому, как домовой давит сонного человека!
Анастасия тихо улыбнулась и ласково погладила по голове государя Иванушку, словно любимое и разумное дитя. Он перехватил ее руку и прижал к губам. Анастасия задрожала, когда жаркие губы коснулись ладони, усы щекотнули запястье. Заметила знакомое нетерпение во взгляде мужа и хотела остановить его, что-то сказать, но не успела.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст