кто-то ее не знает, пусть не берется петь!»
Официанты побежали к оркестру, пришел и владелец кофейни, который уже знал нас. Подозвали к нашему столику дирижера оркестра и все выяснилось: он думал, что доставит нам удовольствие, а теперь научился кое-чему, и это больше не повторится. Все пожали друг другу руки, пошло очередное танго, и Богдан, красный от нервов, но уже спокойный, поплыл в его звуках с какой-то из наших дам. Это был демарш, после которого я стал Богдана ценить еще больше».
Среди кофеен, в которых встречались богемисты, Богдан Нижанкивский вспоминает еще одну, где читал свой первый рассказ «Собачье дело»: «Это был, пожалуй, 1934 год. Я его читал в кофейне «Лувр» Анатолию Курдыдыку, его брату Ярославу, Владиславу Ковальчуку и, может, еще кому-то – при черном кофе. Похвалили. Хорошее начало».
Ярослав Курдыдык в юмористическом журнале «Зыз» (1933 г. – 4–6) опубликовал стихотворение «Кофейные настроения».
У Юрия Тыса находим такую атмосферу кофейни: «Однажды выдающийся богемист Львова, а теперь Филадельфии (очевидно, Богдан Нижанкивский. – Ю. В.), подсел к нашему столику и сказал:
– А я написал танго!
Эти слова вызвали большое волнение. Балтарович пристально посмотрел на него:
– Ну?
В этом не было ничего удивительного, автор танго был не только писателем, драматургом и выдающимся знатоком театра, но и человеком высокой культуры, общительным во всех тогдашних и, пожалуй, и нынешних условиях. Поэтому добыл кусок бумаги и прочитал:
– Орангутанга!
– Хорошо, очень хорошо! – загудело.
Балтарович пристально слушал, постучал в воображаемом ритме пальцами по столу, а когда автор окончил читать, сказал:
– А я напишу музыку!
И начал, как в лихорадке, говорить о композиции, о том, где положить ударение, а где требуется пиано-пианиссимо, чтобы сделать большое впечатление на панянок.
Помню, что я был в то время невыспавшийся, и дискретно зевнул.
– Что, вам не интересно? А вы, может, не играете на фортепьяно?
– Нет!
– Так и видно! А можно знать, почему?
Чтобы подумать, я глотнул кофе.
– Потому что карты «скользят», – ответил я новейшей тогда остротой.
Через полгода в карнавале Львов танцевал это танго-орангутанго при оркестре Ябця-Яблонского. У ребят темнели глаза, а девушки теряли сознание в приглушенном зале.
Незабываемая сенсация для младшего поколения, потому что старшие, эдак после тридцати, только изредка пританцовывали, мол, не пристало делать вид юноши. Автор текста танго, ныне уважаемый профессор университета, пишет только высокоученые произведения, но когда прочитает свое танго, видимо, вспомнит те давние времена.
А вот и текст «Орангутанго», язык и правописание Львова двадцатых годов:
Шукать набридло ідеалів,
Серед скінчених дон жуанів,
В найліпших клубах і локалях,
Ви