лобового стекла.
– Посмотри, – меня оглушило, ни звука, что я говорил, сам не слышал.
Шамиль схватил меня за грудки и встряхнул, а я даже оттолкнуть его не мог, лишь шевелил губами, повторяя одну и ту же фразу.
Подъехала скорая, из машины выгрузилась бригада врачей, побежавшая в сторону смятого в хлам железа, а я смотрел на кровь. Много видел ее в своей жизни, иной раз и сам был тому причиной, но в этот раз что-то щелкнуло внутри, перемкнуло.
Звуки вернулись разом, оглушающе.
– Очнулся, наконец? – процедил брат, толкая меня в плечо.
– Что? – люди сновали вокруг дерева, не зная, с какой стороны подступиться.
– Не моя тачка, говорю, – от есго слов резко повернулся в сторону Шамиля.
– Повтори, что ты сказал? – на этот раз сам схватил его за косуху.
– Э, осади, – оттолкнул меня, грозно нахмурился, но меня этим взглядом не проймешь, пусть псов своих шугает так, – номера не мои, ослеп, что ли?
Поворачиваю голову и с облегчением убеждаюсь, что он прав.
– Черт, – зарычал, пиная колеса своей тачки, – поехали.
И нет дела уже ни до аварии, ни до расплывающейся крови. Не моя девчонка – не мои проблемы.
Юля
Гоню на предельной скорости, в крови растекается адреналин. Кровь стучит в висках, сердце колотится. Мне казалось, что вот-вот и меня нагонят, обрежут все пути и снова сделают пленницей. Но вот уже граница города, смотрю в зеркало – сзади никого. Облегчение накрывает с головой. Как только заезжаю в город, бросаю тачку у обочины и ловлю такси. Бородач не обеднеет без лишней тысячи в своем бардачке, удача сегодня явно на моей стороне.
– Семеновская, шестнадцать, – машу перед мужиком купюрой, и тот мигом соглашается.
Ни сумки с собой, ни ключей, благодарю себя за предусмотрительность, что оставляю запасную пару у соседки.
– А, это ты, Юлька, – по-хозяйски упирает руки в бока женщина, – гдей-то шлялася два дня? Муженек твой дом весь на уши поднял, шлюшонку водить перестал, уж больно переволновался, вестимо.
– Вы знали? – поджала губы, выхватывая у той свои ключи.
– Я-то? – усмехнулась, демонстрируя желтые зубы. – Всё знаю про вас всех, чего не знать-то.
– Могли бы и сказать, – вывалила на бабищу свое раздражение, да всё никак не могла попасть в замочную скважину.
– Мне деньги за это не платят! – резко ядовито бросила мне, не закрывая свою дверь и продолжая буравить меня своими мелкими глазенками.
– Чего уставилась? – зло обернулась к стерве. – Своей жизнью займись, клуша.
Никогда не позволяла себе грубить, а тут как с цепи сорвалась. Что-то надломилось во мне за последние дни, а может, наоборот, умерло безвозвратно.
– А ты мне тута похами, – погрозила мне пальцем, но я отвернулась, по-хозяйски распахивая дверь, не собираясь выслушивать очередную порцию дерьма, – да ты знаешь…
С силой хлопнула металлом, отсекая чужие окрики. Блаженная тишина, дома никого, а мужские вещи всё также на своих местах. И такая злость обуяла меня,