кожей слегка проступали скулы.
– Ну, обезьяна, давай, делай свое дело, – сказала она и села в тени за рубкой.
Кто была эта женщина и почему она имела такую власть над другими пассажирами, я узнала очень нескоро. В ту минуту я понимала только то, что без нее мы бы с Розой не справились.
Эвакуация «Кампании» и без того оказалась трудным делом. В грузовом трюме разместили пассажиров третьего класса. Там было темно и тесно. Сладковатый запах болезни вызвал у меня легкий приступ тошноты. Слабо светили керосиновые лампы, и я слышала, как по темным углам копошатся крысы.
Мне потребовалось два часа, чтобы перенести на баркас двадцать самых тяжелых больных. В основном это были дети с распухшими шеями и пылающими лбами. Кто-то при виде меня испугался, кто-то решил, что это сон. Но ни у кого не было сил сопротивляться, когда я выносила их из трюма.
Несколько мужчин, уже заболевших, усердно помогали мне. Мы клали больных на носилки из парусины, которые я потом спускала на баркас при помощи веревки и блоков. Роза принимала носилки и удобно рассаживала или укладывала больных на палубе.
В тот вечер, прежде чем на реку упали сумерки, мы сделали четыре ходки на «Кампанию» и обратно. Чуть меньше половины больных теперь могли получить медицинскую помощь в полевом госпитале.
И я, и Роза валились с ног от усталости.
На следующее утро с Атлантики задул крепкий западный ветер. Волнение на реке еще больше усложнило пересадку пассажиров. Был уже вечер, когда мы наконец приготовились отплыть с последними больными от пораженного болезнью корабля.
Спускаясь по веревочному трапу на баркас, я заметила женщину, которая днем раньше остановила бунт на «Кампании». Она стояла одна у фальшборта и едва заметно кивнула мне на прощание. Я кивнула в ответ.
Когда мы подошли к пристани военно-морской базы, было уже восемь. Люди в защитных костюмах вымыли меня с ног до головы карболовым мылом и выдали новый комбинезон со склада флотской базы. Мою старую одежду полагалось сжечь.
Розы Домингеш поблизости не было. Вероятно, она оказывала помощь только что прибывшим пациентам. Остальным тоже было не до меня. Так что я пешком вышла с базы и доехала на трамвае до Алфамы.
Добравшись до «Хадсон Квин», я навела порядок на борту и села на камбузе перекусить перед сном. Все, что у меня было, – это сухари и чай. Лампа над столом беспокойно подрагивала. Видно, кончался керосин. Я взяла лампу и пошла в мастерскую залить горючего.
Маленькая мастерская на «Хадсон Квин» втиснута в углу машинного отделения. Когда я спускалась по трапу, пламя несколько раз вспыхнуло, а потом совсем погасло. Сразу стало темно как в могиле. Но мне не нужен свет, чтобы ориентироваться в своем машинном отделении. Я наощупь пробралась к верстаку и сняла с полки канистру с керосином.
И вдруг у меня возникло чувство, что я не одна в темноте.
Это