ни в одну из сторон – не хочу казаться хоть малость заинтересованной в подслушивании чужих разговоров, тем более, что я тут жду Ника, который совершенно спятил с этим идиотским спором. Да и демонстративно отворачиваться тоже вроде как перебор.
Но мои уши отчаянно пытаются превратиться в локаторы. Да и глаза отчаянно косятся в сторону моей дочери и Ветрова, что присел напротив нее на корточки и теперь смотрит на неё, не спуская глаз.
– А ты, солнышко? – Ветров говорит негромко, но все-таки я разбираю.. – Ты на меня еще злишься?
Маруська с независимым видом задирает нос. Не было бы мне так паршиво, я бы не удержалась, фыркнула, потому что эта артистка на самом деле прекрасно чувствует такие моменты, когда можно из себя построить маленькую обиженную малышку.
Ветров улыбается краем рта, кажется, вот это понимает и он. Все-таки есть достоинства и у его проницательности. Хотя такое умение втираться в доверие – это все-таки недостаток.
Пальцы только сильнее впиваются ногтями в плечо. Черт возьми, как это пережить, а?
– И никогда-никогда меня не простишь? – мягко увещевает Ветров, заставляя ненависть во мне булькнуть еще сильнее. Ненавижу его вот таким. Когда на самом деле хочется взять и простить, хотя некоторые вещи прощать нельзя. Ни в коем случае нельзя!
– Никогда!
У Маруськи выходит категорично, но не убедительно. Ветров это ловит слету, поэтому, наверное, ужасно драматично вздыхает.
– Что, и даже болеть в гонке за меня не будешь? Будешь за дядю Ника?
Господи, как бы я хотела услышать все то же «Да», вот только Маруська на этот вопрос отвечать не торопится. Думает. Умеет же она у меня помурыжить…
Вообще-то, исходить на мыло в этой молчаливой паузе полагается не мне, а Ветрову, но когда это я отказывалась от дополнительных нагрузок? Нервничаю за него и за того парня, моего нервоза на четверых хватило бы, и это если заливать его под завязку.
Из конюшни наконец-то, подтягивая ремешки шлема под подбородком, выходит переодевшийся Ник. Боже, да неужели. Вроде одиннадцать минут его не было, а мне показалось – целый час. Его коня выводят следом. Ну, твою ж мать, Ольшанский.
– Ты с ума сошел? – шиплю я, как можно тише, ловя Ника за рукав.
Взгляд, который я получаю, несколько не соответствует никаким моим представлениям о самоощущении Ника. Недоумение и даже легкое недовольство. Ни следа осознания.
– Ты хочешь сказать мне, что я зря строил из себя идиота и разводил Ветрова на заезд? – невозмутимо уточняет Ник – на мое счастье тоже вполголоса. – Милая, у тебя есть лучшие идеи, как щелкнуть его по носу и избавиться от него заодно?
– Да кто тебе вообще сказал, что от него можно избавиться? – я кидаю на Ветрова вороватый взгляд, и только после этого озвучиваю свои подозрения. – Он ведь может не сдержать слова, проиграет – и сделает вид, что его не касаются ваши условия. Он, мол, пошутил и все такое, и вообще не собирался ни на что подобное спорить.
– Ну, в таком случае, – Ольшанский криво ухмыляется, – я точно буду знать, что