выплачивается не посмертно, а сразу после того, как будет нарушено условие. Умирать не обязательно, а ошибка не станет лично для тебя фатальной. В любом случае ты получишь компенсацию. Вот, посмотри, и, если согласен, подпиши.
После этих слов он подал мне три листочка соглашения. Приняв бумажки, я с интересом углубился в чтение. Чем дальше я продвигался, тем меньше мне нравилось то, что там было написано. У меня волосы шевелились. Эти твари предлагали мне заложить на два ближайшие месяца осени органы моих детей! При этом они получали право на них, если я облажаюсь в предстоящих мне тёмных делах. Это же надо до такого додуматься. Ошибись я, страдали бы дети. Пускай их не потащили бы насильно, под покровом ночи, на операционный стол, а органы могли официально забрать только в случае их случайной смерти и лишь до достижения ими совершеннолетия, но всё равно – мерзко, подло, чудовищно. Гнусные выродки. Отбросив листы в сторону, я повысил голос до крика:
– Вы, уроды, совсем охренели?!
– Не спеши. Виталий, я же предупреждал, это всего лишь возможность, – заговорил он убедительной скороговоркой. – По сути, ты ничем таким не рискуешь. Поначалу звучит страшно, но для такого опытного ветерана ещё два месяца в знакомых обстоятельствах… это же ерунда. Просто маловероятная возможность, за которую мы платим большие деньги. Подумай.
– Пошёл ты!
Я ушёл. За мной никто не побежал, а Валера хоть и не стал меня провожать, но скроил понимающую мину сопереживания мудрого человека, знающего больше, чем может сообщить.
Болезнь. Я болен. Без них, без метрономов, я оказался бессильным, потерянным. Банда Грубера съехала в неизвестном направлении, из партии меня исключили за систематические неявки на акции; прыжки с тарзанки надоели; парашют опротивел; из клуба муай-тай попросили по возрасту. Можно было всё, конечно, со временем восстановить, найти самому будоражащие психику развлечения, если бы не началась адреналиновая ломка. Ну не на людей же мне в парке бросаться в поиске удовлетворения желания ежедневного риска, словно взбесившемуся по причине обострения душевной болезни маньяку.
Я ушёл, чтобы вернуться. Всего-то меня хватило на четыре дня воздержания, в течение которых одна половина меня с каждой уходящей в небытие секундой, усиливая в геометрической прогрессии натиск обоснованными аргументами, уговаривала вторую принять щедрое предложение "Метронома". Много ли надо зависимому, чтобы он ушёл в штопор героинового запоя? Показать полный расслабляющей неги шприц с универсальным душевным синтетическим обезболивателем. Не так уж много. Дёшево и сердито. Сумма призовых, которые я и за двадцать лет работы по специальности не заработаю, за то, что я люблю больше жизни, за адреналиновый приход здесь и сейчас, сразу после моей закорючки под соглашением – я готов. Крови не нужно, достаточно будет обыкновенных чернил. И потом менеджер Валера забыл немаловажную деталь: без согласия моей жены на изъятие органов у наших детей моя подпись под соглашением ничего не стоит.
Первые три дня кайфа до серьёзного дела, а потом