ярко выставляется вся сила “Русского Вестника” в понимании поэзии. Вообразите: он называет “Египетские ночи” “фрагментом” и не видит в них полноты – в этом самом полном, самом законченном произведении нашей поэзии! Он говорит, что “это только намек, мотив, несколько чудных аккордов, в которых что-то темно чувствуется, но ничто еще не раскрывается (!) для полного и ясного созерцания…”»9.
Когда В. Брюсов написал в 1916 г. продолжение поэмы Пушкина «Египетские ночи», это вызвало заинтересованные отклики современников. Пушкин со своей поэмой (или «фрагментом») оказался выше критических споров и взаимонепониманий.
В отличие от Тургенева и многих либералов западной ориентации, «равнодушных к целостности и силе государства нашего», у К.Н. Леонтьева было совсем иное отношение к Каткову и его деятельности. Он называл таких либералов «интеллигенцией» и делал при этом пояснение: «Прошу простить мне это хамское слово! Серьезно, без кавычек я его не позволю употребить»10.
Катков произнес речь на Пушкинских торжествах 1880 г. и призвал к примирению идейных противников: «Кто бы мы ни были, и откуда бы ни пришли, и как бы мы ни разнились во всем прочем, но в этот день, на этом торжестве мы все, я надеюсь, единомышленники и союзники. Кто знает, быть может, это минутное сближение послужит залогом более прочного сближения в будущем и поведет к замирению, по крайней мере, к смягчению вражды между враждующими».
В ответ на это Тургенев демонстративно отказался поддержать предложенное примирение и чокнуться с протянутым к нему бокалом Каткова. Достоевский, ранее резко полемизировавший с Катковым, теперь оказался на его стороне11.
К.Н. Леонтьев, не присутствовавший на Пушкинских торжествах, в статье «Г. Катков и его враги на празднике Пушкина» высказался по этому поводу со всей определенностью: «Если бы у нас, у русских, была бы хоть искра нравственной смелости и того, что зовут умственным творчеством, то можно было сделать и неслыханную вещь: заживо политически канонизировать Каткова. Открыть подписку на памятник ему, тут же близко от Пушкина на Страстном бульваре»12 (т.е. напротив редакции «Русского Вестника»). И далее Леонтьев продолжает, ссылаясь на мнение известного слависта О.М. Бодянского: «Кого можно счесть по силе, по дару и влиянию на поприще политической словесности чем-то равносильным Пушкину на поприще словесности изящной? Конечно, Каткова! Конечно, всякий, даже и ненавидящий его лично человек, должен повторить слова Бодянского: “Он – личный враг мне (или я ему враг), но он первый и величайший русский публицист!”»13.
К десятилетию смерти Каткова Вл.С. Соловьёв в статье «Несколько личных воспоминаний о Каткове» отметил его заслугу в освобождении от доктрины «старого славянофильства»: «Он был увлечен политическою страстью до ослепления и под конец потерял духовное равновесие. Но своекорыстным и дурным человеком он не был никогда»14. Большое