как бы деформируете и свою божественную сущность. Конечно, хозяин – барин, вы ведь, мы условились, Бог – что хочу, то и ворочу. А если вдуматься, не совсем так. Вы ведь себя об своё божественное колено ломаете не наобум Лазаря, а исходя из рабочей потребности максимально повлиять на читателей во всём их социально-экономическом, политическом и – не надо бояться произнести – психосоматическом спектре. Повлиять в нужном вам направлении. Повлиять на вроде бы сотворённый вами же люд, о котором вы порой высказываетесь весьма нелицеприятно, горько сетуя на служебную, по сути, необходимость пребывать в его среде. О чём, собственно, и повествует Евангелие, – помните? «О род неверный и развращённый! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?» – это Матфей вспоминает. И ещё Евангелие свидетельствует о широчайшем многообразии дидактических приёмов, продемонстрированных Иисусом Христом во время его первого пришествия. Тут и чудеса, и увещевания, и назидания, и угрозы, и картины райской жизни, и постоянное напоминание, что они с папенькой – одно целое, заодно то есть. Прямое насилие, наконец. Вспомните, как он изгнал торговцев из храма: бичом, да ещё и столы опрокинул. А теперь вспомним, что очень многие авторитетные исследователи и вовсе отождествляют Слово (в первоисточнике – логос, то есть и смысл, и сущность, и ещё с десяток сходных значений) с Иисусом, а последний, согласно христианскому учению, суть Бог. И тогда понятнее становится, о чём говорит евангелист Иоанн: «…и Слово было Бог». А вы говорите, пусть бы так и оставалось. Как именно? Ведь вспомните ещё, как вы учили: «Если пребудете в слове Моём, то вы истинно Мои ученики и познаете истину, и истина сделает вас свободными». А вы говорите – или-или: или свобода, или слова – мир, труд, свобода, равенство, братство, счастье, наконец. Видите, и тут опять свобода! Ваши слова? Вашего учения? Вот ведь как получается. Какая уж тут свобода от слова?
По глазам Валерия Дормидонтовича я понял, что он не зря опасался. Всё-таки в чём в чём, а в инстинкте самосохранения и связанной с ним интуиции партхозактиву трудно было отказать. После некоторой паузы он овладел собой и произнёс, улыбаясь только ртом:
– Я вижу, вы начитанный человек и с опытом, – он ещё помолчал, стёр улыбку со рта. – Вот я всё и думаю: что вы у нас тут забыли? Хотя мне какое дело? Значит, вам надо так. Мне-то только хорошо: нет-нет вот так чайкý попить с интересным человеком, а то вянешь тут от тоски, особенно зимами. Хотите, я вам стихи почитаю?
Я ждал этого вопроса, но всё равно несколько замешкался с ответом, что не ускользнуло от Валерия Дормидонтовича:
– Совсем немного. Нет, написал-то я в общей сложности немало – прямо скажем, на томик-другой наберётся – я, правда, никогда не подсчитывал в точности, но так – по весу прикидывал – пару томиков точно потянет. Конечно, от бумаги будет зависеть. Если такая, на какой наша районка выходила, особенно в перестройку эту самую – не к ночи будь помянута, не говоря уж о потом, то, может, и в полтора уместится на такой хлипкой бумажонке. Так я почитаю? Немного совсем?
За всё надо платить. За варенье из лесных ягод,