прозвали мальчика Заморышем, в свои игры не брали, а при удобном случае награждали тумаками.
– Влетит от матери, – подумал Митька, глянув на оторванный карман.
Спаситель – старик с пышной шапкой белоснежных волос – словно угадал волнение мальчишки:
– Надо зашить прореху, не то мать заругает. Идём.
Митька послушно отправился за стариком, хоть и помнил напоминания мамы по поводу незнакомцев. Но в голосе старца слышалась теплота, да и быть выпоротым Митьке тоже не хотелось. Далеко идти не пришлось. Сразу за поворотом стоял домик с длинной печной трубой. Старик указал тростью в правую сторону, где под ветвями вишни притаилась лавочка. Хозяин вынес из дома катушку ниток, протянул Митьке, и тот, быстро вдев нитку в игольное ушко, стал заштопывать на себе карман.
– За что на тебя напали хулиганы-то? – спросил старик, опираясь на трость.
– Славка книжку мою забрал. Я погнался за ним, а тут ещё двое его дружков… Стали дразнить меня… ай! – Митька уколол ногу. – Книжку между собой перебрасывать. Я толкнул Славку, а дальше вот что. – Он указал рукой на лицо и шорты. Дёрнул худыми плечами.
– Хорошая книжка была-то?
– Лучшая. Мне папа её подарил перед… перед командировкой. – Митька сильно зажмурился.
– Не горюй, – успокаивал старик. – Сердце у тебя храброе.
– Вы так говорите, чтобы я не плакал. Меня в школе дразнят, здесь тоже. Мама вечно говорит, что нужно кашу есть. А я её терпеть не могу! – В сердцах бросил Митька.
Старик улыбнулся под седыми усами.
– Кашу есть надо. А вот мышцы иметь, чтобы доказать свою правоту, не обязательно. Нужен крепкий ум.
Митька почал головой в знак несогласия.
– Умойся напоследок, а то мать сразу догадается, что ты дрался.
Мальчишка дотронулся рукой до носа, нащупал на щеке засохшие капельки крови. Возле колодца набрал из ведра пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Открыл глаза и попятился назад.
Он стоял в царских палатах. Вдоль деревянных стен на лавочках сидели бояре в тёмных платьях и смотрели на него. Митька от удивления прикрыл лицо руками. Хлоп-хлоп – нащупал жёсткую бороду. Да и руки не его, чужие.
– Что велишь писать в указе, Великий государь?
Митька уставился на писаря, застывшего с пером.
– Повелеваю образовать библиотеку в Софийском соборе. Ибо книги – суть те же самые реки, которые напояют вселенную, – заговорил Митька чужим-своим голосом.
– Мудры дела твои, Государь, – склонился над бумагою писарь.
Весь день Митька говорил чужим-своим голосом, диктовал указы, а люди всё шли к нему за советами и уходя благодарили. К исходу дня вышел он, прихрамывая, из палат и вновь оказался во дворе старика. Только никого там не было, лишь высокая трава и полуразваленный дом. Митька потёр кулаками глаза. Посмотрел на руки – его, тонкие, с веснушками. И вихрем помчался с того места.
Пробегая мимо футбольного поля, столкнулся со Славкой и его дружками.
– Эй,