тебя не будет проблем с этим?
– А ты волнуешься за меня?
Меня раздражало, когда Скэр отвечал вопросом на вопрос, хотя сам я частенько этим злоупотреблял.
– Вообще-то я серьёзно.
– Я тоже, – поспешно отозвался он.
Я раздражённо вздохнул. Хотелось выкинуть весь этот день из головы – впрочем, и последние месяцы тоже.
– У меня будут проблемы, если я попадусь, – внезапно проговорил Скэриэл. – Но я хочу чем-нибудь помочь Оливеру.
– Какие проблемы?
– В лучшем случае меня могут избить.
– А в худшем? – теперь не унимался я.
– Ты должен понимать, что жизнь в центре и в Запретных землях различается, – устало проговорил Скэриэл.
– Я хочу узнать больше о жизни в Запретных землях: какие там правила…
– Правило только одно: выживает сильнейший, – грубо оборвал меня он.
– Это я уже понял, – проворчал я. – Но я хочу узнать, как вы учитесь, как работаете, чем занимаются низшие и полукровки в свободное время, что думают о чистокровных, хотят ли они лучшей жизни, что для этого делают.
Скэриэл недоверчиво проговорил:
– С чего вдруг такая заинтересованность?
Я опешил, начисто забыв о том, что нужна хоть одна убедительная причина для внезапно нахлынувших расспросов.
– Просто… – медленно ответил я, понимая, насколько глупо это звучит, – интересно.
– У тебя что-то случилось?
– Нет, – поспешно произнёс я. – Я что, просто не могу задать тебе вопросы?
Скэриэл сверлил меня долгим взглядом, отчего у меня противно засосало под ложечкой. Было неприятно ему врать. Казалось, что я предаю нашу дружбу. Внезапно Скэриэл поднялся на кровати и резко спустился ко мне, словно боялся, что я сейчас сбегу. Сел он совсем близко, так что я мог дотронуться до его плеча, протянув руку. Я уже пожалел о том, что не стал включать свет.
– Просто знай, – начал он тихим голосом; пришлось напрячься, чтобы чётко расслышать его, хоть мы и сидели рядом, – если у тебя что-то случилось, ты можешь всегда со мной поговорить.
Я медленно кивнул. Скэриэл нежно сжал мою руку и тепло улыбнулся.
Никогда в жизни я не чувствовал себя так погано, как сейчас. И я точно не заслуживал такого друга, как он.
V
Сегодня я впервые надел мамин шарф в лицей. С её смерти прошло три года, мне успело стукнуть семнадцать, а я всё ещё не мог со спокойным сердцем смотреть на её надгробие. Каждый раз, стоило приехать на кладбище, мне казалось, что всё это так неправильно, несправедливо, что мы не должны быть здесь. Что она не должна быть здесь… Холодный мраморный ангел, прильнувший к надгробию, выглядел изысканно, благородно, но ни капли не сочетался с яркой маминой улыбкой на фотографии.
Шарф был до абсурда нелепым, но всё же я держался за него, словно этот кусок ткани прочно связывал меня с мамой. Я до последнего убеждал себя, что там, на небе – вне всяких сомнений, она в раю, – мама обрадуется, увидев меня замотанным в её подарок.
Странно, но о маме я никогда не думал как