Вениамин Каверин

Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний


Скачать книгу

ему… Ну, не знаю. Может быть, денег? Ведь у него сейчас ни кола ни двора. Пришел он к тебе в надежде на помощь.

      – Да говорю тебе, что я…

      – Думаю, что он не откажется от денег. Но сейчас для него важнее работа.

      – Позволь, как ты себе представляешь? Я должен пойти к Остроградскому?

      – Вот именно. А что здесь особенного?

      – Почему же я? Если ты ему так сочувствуешь, ты и поезжай!

      Снегирев нахмурился:

      – Тебе удобнее. Вы были друзьями.

      – Но я… я даже не знаю, где он живет…

      – У Кошкина на даче.

      – У Кошкина? – широко открыв глаза, переспросил Крупенин. – Да Кошкин меня с лестницы спустит!

      – Он там редко бывает.

      – Не поеду.

      Это было сказано с тем новым для Крупенина оттенком независимости, который появился в их отношениях лишь в последнее время. Еще в прошлом году после столь решительного «не поеду» полились бы длиннейшие, часа на полтора, разговоры. Сегодня – нет. Крупенин молчал. Он втянул голову в плечи, смотрел настороженно, испуганно, но молчал. Его рука, протянувшаяся к пепельнице, чтобы погасить папиросу, слегка дрожала.

      – Значит, не поедешь?

      – Нет.

      – Неужели ты не понимаешь, как это важно – не для Остроградского, а для нас – наладить с ним отношения? Его реабилитируют. Проваторов немедленно возьмет его к себе, это значит, что практически ВНИРО перейдет под его руководство. Что же получается? Лучинин – академия, Кошкин – «Зоологический журнал», Остроградский – ВНИРО. Ты представляешь себе, в каком… мы с тобой будем сидеть, или не представляешь?

      Крупенин молчал.

      – Не поедешь?

      – Нет.

      – Тогда поговорим начистоту. Вот что: газета «Научная жизнь» готовит против меня статью. Содержания я еще не знаю. Речь идет пока только обо мне. Но если вспомнят черкашинскую историю… Ты думаешь, дерьмо собачье, – сказал Снегирев, раздув ноздри и приблизив свое лицо с поблескивающими зубами к посеревшему лицу Крупенина, который с ужасом подался назад, – ты думаешь, что, если меня спихнут, тебе удастся отсидеться в этой квартире, утопив задницу в сафьяновом кресле? Ты забыл, сукин сын, что, когда Черкашин принес на меня заявление, ты ему это заявление вернул, а меня предупредил, что нужно принять срочные меры. Ты мне письмо написал, и оно сохранилось.

      Снегирев вынул и показал письмо Крупенину – впрочем, на расстоянии.

      – Вот, брат. Нам с тобой подобная статья ни к чему. Надо действовать. И, судя по обстановке в редакции, без Остроградского не обойтись. Так что ты, Василий Степанович, к нему все-таки съездишь. Пойми, чудак, – добавил он уже мягко. – Любой знак сочувствия для него сейчас дорог. Он доверчив. Он поверит, что ты хочешь ему помочь. И ты действительно хочешь. Или нет?

      Крупенин молчал.

      – Хорошо, – наконец сказал он с трудом. – Денег он не возьмет. О какой работе ты говорил? В Институте информации?

      – Ну, это-то просто. Думаю, что ему нужна штатная должность.

      – Он прописан в Москве?

21

      К