сейчас проволочку в его начиненной экзогеном[6] мине. Он очень остро ощущал течение уже даже не минут – секунд. Время и жара… подогреваемая страхом и волнением июльская жара. – И все же это свершится сегодня… Теперь я не отступлю, даже если придется погибнуть вместе со всеми…»
– Мы опаздываем полковник, опаздываем, – нервно поторопил его генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Кейтель, чуть сбавляя шаг. Только увечность его коллеги, начальника штаба армии резерва, не позволяла выразиться более резко. Вначале полковник с опозданием прибыл к нему в штаб, затем, уже с улицы, вернулся в приемную, поскольку забыл там портфель с бумагами. Мало того, он умудрился забыть у него даже ремень!.. Что вы хотите, армия резерва! Даже такой боевой офицер, как Штауффенберг, проработав там каких-нибудь полмесяца, превращается в закоренелого разгильдяя.
– Так сложились обстоятельства, – пробормотал в свое оправдание фон Штауффенберг. Но тут же вспомнил о миссии, о той исторической миссии, с которой ему предстояла явиться в павильон, где проходило совещание, и лицо его приобрело надменный вид.
– Обстоятельства еще будут складываться, полковник.
О чем подумал Кейтель, говоря эти слова? Или, может, вообще ни о чем? Тот случай, когда мысли источает само Провидение?
– Вы правы: они еще только будут складываться.
В павильоне было чуть прохладнее, чем на улице. Однако даже кроны дубов, обычно спасающие окна от лучей палящего солнца, растеряли теперь свою тенистую благодать.
Проходя между двумя часовыми, Штауффенберг плотнее прижал к ноге портфель, инстинктивно опасаясь, как бы кто-то из них не вздумал задержать его или выдернуть портфель из рук.
Когда они вошли, полковник Бранит – приземистый широкоплечий крепыш лет сорока от роду – запнулся, умолк и удивленно взглянул вначале на них, потом на фюрера, потом вновь, почти с благодарностью, на Кейтеля и однорукого, незнакомого ему полковника.
Доклад Брандта о ходе боев в Галиции проходил слишком нервно и неровно. Гитлер уже дважды прерывал его, взрываясь не столько конкретными замечаниями, сколько нелепой патетикой, которую, возможно, и следовало бы не принимать близко к сердцу, если бы время от времени, в самых неожиданных местах доклада, Гитлер вдруг не обнаруживал удивительную, почти феноменальную память, помогавшую мгновенно вспоминать названия воинских частей, их принадлежность к той или иной армии, имена командиров и даже приблизительную численность, указанную в недавних фронтовых сводках.
– Мой фюрер, полковник фон Штауффенберг, начальник штаба армии резерва сухопутных войск. Из штаба Фромма, – почему-то счел необходимым уточнить Кейтель.
– Этот полковник мне уже известен, – холодно ответил Гитлер, осматривая обезображенное повязкой лицо, часть пустующего рукава, всю щуплую, но довольно стройную фигуру графа. – Он уже бывал здесь.
«А ведь не только фюрер, но и все, кто здесь находится, уже мертвецы, – мелькнуло в сознании Штауффенберга. – С сочувствием разглядывая