погнала их обоих к окраине Степногорска.
– Угомонись, бешеная! – прокричал один из них, совсем юный, с выбивающимся из-под кубанки вороным чубом, и выхватил шашку, пытаясь отразить очередной взмах нагайки.
– А сам угомонился? Или завтра снова нападешь?
– Так ведь мы же пошутили!
– Вот и я теперь пошутить решила! – на глазах у выскочившего со двора эскадронного старшины девушка в мгновение ока обвила нагайкой кисть руки кубанца и вырвала из нее шашку.
– А ну, остепенились! – накричал на своих бойцов старый рубака, заметив, что и второй казак схватился за оружие. – Что, уже и к девкам с шашками подступаетесь? К иному подходу не приучены?
– Да это же не девка, это янычар в юбке! – потирал «раненую» руку чубатый.
– Сам ты янычар! – огрызнулась Евдокимка. – Нечего целой ордой по степи за мной гоняться!
– Тебе ведь сказано было, Куренной, – объяснил старшина, – что местечко это от запорожских и бугских потомственных казаков происходит. Что ни девица – то казачка. А со своими – и вести себя следует по-нашенски. Тебя, Бондарь, это тоже касается.
– И все же… – проворчал в ответ спутник Куренного, – наши, кубанские девки, не такие лютые.
– Ты мне побалагурь, побалагурь! – пригрозил старшина. – Самолично так нагайкой отхожу, что черта ангелом называть станешь. Рысью в эскадрон!
Едва несостоявшиеся «ордынцы» умчались, как из-за поворота появилась тачанка, в которой за спиной бойца-ездового, сидел отец Евдокимки. Раненный в Финскую войну и списанный подчистую, он уговорил комдива похлопотать за него в штабе армии, чтобы там закрыли глаза на его диагнозы и восстановили в офицерском корпусе, в должности полкового ветеринарного врача. Судя по счастливому виду, армейской форме и знакам различия старшего лейтенанта, отец своего добился.
– Значится, мы теперь однополчане, товарищ военврач? – отдал ему честь эскадронный старшина.
– Еще как однополчане. Чувствовала душа, что на Карельском перешейке моя война не закончится, – сдержанно ответил Гайдук. – Чей конь? – сурово поинтересовался он у дочери. – Кто тебя осчастливил стременами?
– Старшина вот… А что, нельзя разве?
– Конь без седока остался, резервный он теперь, – объяснил Разлётов, чувствуя себя виноватым перед отцом Евдокимки. – А поскольку всякая казачка должна держаться в седле лихой наездницей, по-военному…
– Слава богу, что хоть без спросу не увела, – вежливо простил ему фронтовое легкомыслие Гайдук. – Видел, видел, как ты за подбитым самолетом с нагайкой гналась, – обратился он к дочери.
– Но ведь я же не одна была, так что, если бы немцы открыли стрельбу…
– Ты конечно же повела бы на них в атаку целый взвод морской пехоты, – едва заметно улыбнулся отец.
– И повела бы, – упрямо подтвердила Евдокимка, горделиво поводя широкими плечами. – Может, когда-нибудь и поведу.
– Только не при моей памяти, – пригрозил отец. –