купели на глазах у врага, капитан? – как и раньше, всевозможные приветствия и вступления Кречет предпочитал упускать. Да и тон – решительный, нахрапистый – он по-прежнему пытался блюсти, хотя и понимал, что «батареи Гродова» у него в дивизионе уже нет, а «батальон Гродова» ему не подчиняется.
– А что способно заставить меня изменить давнишние привычки, товарищ майор? – сдержанно поинтересовался капитан.
– По-видимому, уже ничего. И это – факт подтрибунальный. Ты уже знаешь, что линию фронта устанавливают восточнее нашей 29-й батареи?
– Знаю, конечно.
– Получается, что через несколько дней наши капониры придется взрывать точно так же, как и твои?
– Вам что… нужны мои сочувствия? – еще ироничнее поинтересовался капитан.
– Вот никак не могу понять, почему задушевного разговора у нас так ни разу и не получалось.
– Наверное, потому, – ухмыльнулся Гродов, – что все наши разговоры тут же становились «подтрибунальными».
– Ах, в этом смысле! – с грустью вздохнул комдив. – Ну, есть у меня такая присказка, есть, не отрицаю. Но ведь к ней все легко и быстро привыкают. Даже начальник Восточного сектора комбриг Монахов – и тот смирился. Хотя ты же знаешь, что со всеми подчиненными и начальниками он привык говорить исключительно «языком устава».
– Вот уж действительно странно, что смирился, – не поверил ему Гродов. Несмотря на то, что комбриг предпочитал все переговоры вести только с командиром полка или командиром дивизиона, Дмитрий тем не менее несколько раз становился его собеседником, и мог убедиться, что тот в самом деле не признает никакого иного языка, кроме «языка устава». А потому сомневался, что Кречет вообще когда-либо решился употребить в разговоре с ним свое «подтрибунально». Тем не менее сейчас Дмитрий примирительно сказал:
– Мало того, я просто представить себе майора Кречета без этого словца – «подтрибунально» – уже не могу. Так что не торопитесь отрекаться от него, как от родовой метки.
– И не тороплюсь, – вызывающе заверил его комдив.
21
Когда в их разговор вклинился грохот батарейного залпа, комбат от неожиданности инстинктивно сжался, готовясь услышать в следующую минуту близкие разрывы, однако их не последовало.
– Румыны установили в районе Чабанки дальнобойную артиллерию, – появился в проеме двери Лукаш, – и теперь ведут пристрелку по порту и «севастопольскому фарватеру».
– Какая ж это «пристрелка», политрук?! Побойся Бога! Залп в четыре ствола – это ты называешь «пристрелкой»?
– Так ведь румыны только так и пристреливаются, – иронично улыбнулся Лукаш.
– Ну-ну, там тоже случаются неплохие канониры.
– Да, видно, слишком уж редко. Не зря же немцы предложили Антонеску заменить все основные орудийные номера румынских батарей своими артиллеристами, оставив за «мамалыжниками» подноску снарядов, да еще должности конюхов и ездовых. Со слов пленных