на четвертом этаже стало по-настоящему весело.
На экранах телевизоров, годов пятидесятых или стилизованных под то время, демонстрировалось порно времен зарождения кинематографа. Марта была смущена, как гимназистка, но фильм был смешной, женщины с тяжелыми фигурами, распущенными волосами до пояса и пышной растительностью на лобке, снятые как попало, – оператора там, похоже, совсем не было, камера на штативе, и актеры с грязными ногами, смотрящими прямо в камеру. Кроме того, несмотря на то что фильм был неплохо смонтирован, я мог бы посчитать, из скольких частей его смонтировали, потому что ноги актеров становились то грязнее, то снова почище, а потом – еще грязнее, чем в начале фильма.
Я был доволен донельзя. Роскошно!
Рядом с нами стояла пара из Японии, они так же веселились, как и я, а вот Марте почему-то не было так весело. Мы с ними поболтали – вернее, я поболтал, а потом пошли вместе ужинать. Чудесные японцы, необыкновенно открытые, приветливые, они без конца все вокруг фотографировали, приглашали нас к себе, в Японию, мы даже обменялись имейлами. Но когда через пару дней после возвращения я обнаружил в ящике от них письмо с фотографиями, я написал, что благодарю их, – и этого было достаточно.
После последних событий – с землетрясениями и взрывами атомных станций – Марта просила меня с ними связаться и спросить, как у них дела, но они мне не ответили.
Весь следующий день мы бродили по центру, сидели в маленьких кафешках, пили, болтали, а я курил. И вдруг оказалось, что в этом Париже курят только русские, черные и я.
А я не хотел быть похожим на русского.
И не хотел быть похожим на черного.
Поэтому я бросил к чертям эти сигареты прямо там, на второй день пребывания.
Должен с благодарностью признать, что Марта никогда не настаивала на том, чтобы я бросил курить. Никаких этих, знаете: брось курить, иначе мы не будем вместе, брось – или не буду с тобой спать, брось – это вредно или брось – от тебя воняет. Один раз только она обмолвилась, что боится, потому что не хочет остаться одна, без меня, а курение – это смерть. И что если бы я бросил курить – у меня бы улучшилось обоняние.
И она оказалась права.
Она говорила, что я заново обрету обоняние, – и, к сожалению, я его действительно заново обрел. А ведь мир смердит. Смердят туалеты в кафе, смердят люди в автобусах, смердят псы и коты, смердят газоны на Горчевской, смердят выхлопные газы, смердят яйца и сыры, смердят продуктовые магазины, смердит мясо, и смердят духи, смердит дурацкий Геракл.
Мир – это вообще одно огромное облако смрада. Конечно, иногда, очень редко, запахнет чем-то приятным – какая-нибудь береза весной или земля после дождя, но в целом мусор мне теперь приходится выносить в два раза чаще, чем раньше.
Окупилось ли это?
Через три месяца никотиновой абстиненции я получил от Марты в подарок «Самые опасные банды мира». За то,