того, чтоб бить, Семен стал мазать мне спину смолою – то, что должно следовать за биением уже. Засим я вышел в переднюю и нашел, что там уже лежат действительно избитые какие-то два профессора семинарские, из коих один как будто Оглоблин{123}. Они горько жалуются на своевольное беззаконное дело с ними. Я спрашивал Семена: как и кто и по чьему приказанию привел меня сюда? Он долго отнекивался, наконец сказал: это велел сделать профессор, кажется, Соловьев{124} (забыл уже теперь фамилию), но не столько он, сколько жена его. Я крепко озлобился и непременно хотел жаловаться митрополиту. Вместе с избитыми начал писать жалобу, но только что начал, как и позабыл, о чем и что писать. Идучи домой мимо дома о. Антония я подумал: зайду и обругаю его на чем свет стоит. Как он смеет так самовольничать? Поравнявшись с книжною лавкою Лаврскою, я нашел себя перед отпертыми дверями церкви. Служилась обедня. Диакон Антоний{125} на амвоне читает Евангелие. Подумал я: долго ждать, пока кончится обедня… да притом же о. Антоний может сказать, что он не причиною случившемуся со мною… Наконец что ж? ведь случившагося не переменишь уже, а вдобавок всего меня и не били… Ну его! Так подумал я и пошел себе в Братство…{126}
Вставши, напились с парнем чаю и занялись он – уроком, я – чтением истории Русской Церкви. Вскоре приехал батюшка о. Феофан и поразил меня следующею новостию: Владыка получил уже и обо мне указ, такой же, какой некогда об о. Феофане, с тем только различием, что меня не вызовут в Петербург. Сразу и неприятность! Но это еще ничто. Владыка чрезвычайно сердит теперь на обоих нас и вместе с батюшкою о. Парфением бранят нас всячески. Долго вчера объявлял о. Феофан Владыке дела наши и кое-как развел гнев его. Чего он бежит, – говорил старец обо мне, – он обиделся, что я не сделал его инспектором, но какже мне было обойти Даниила? Ведь это нельзя! Я его хотел рекомендовать в ректора куда-нибудь в семинарию. Уж в ректора академии я его не мог прочить. Я не отнимаю у него достоинств, но…» и т. далее. Спасибо за это, старцу Божию, но… После обеда прибыл Данило{127} и привез батюшке письмо из Питера, коим извещалось, что в Риме есть уже диакон с полным клиром и певчими, и что следовательно остается батюшке только, не заботясь ни о чем, собираться в дорогу и ехать. Отправив Петра с Данилою, я остался ночевать и нескоро заснул, тревожимый миллионом мыслей.
Понедельник, 5 июня
В 5 часов уже шумел самовар. В 6-ть мы с батюшкой и дедом пошли по направлению к Киеву. В Голосиевском лесу{128} расстались, и я полетел, сколько позволяло бескрылие, восвояси. Зашел по дороге к авве михайловскому и известил его о своем деле. В 9-ть часов был уже дома и еще раз засел к самовару о. Иоанникия. Потом писал в Петербург к Димитрию Васильевичу Поленову{129}, причем препроводил и рекомендательную обо мне к нему цидулку добрейшего Феодора Васильевича{130}. Вечером немножко проехались с о. Нектарием и заехали купаться. Встретили шестиконного архимандрита{131} на крыльце, сидящим с Иваном Андреевичем{132} и утешающим сего последнего