как в древнем анекдоте о сотворении женщины. Взглянул Господь на произведение заботливых рук своих и произнес с восторгом и обожанием: «Эва, какая!» Говорят, что после этого дремавший Адам по какому-то наитию и назвал свою жену Евой. Или Эвой, как будет угодно. В Прибалтике чаще всего именно так произносят это древнейшее имя, например: Эва Киви – very good…
И вот Эва – то есть совершенно живая, натуральная и почти не изменившая своей восхитительной внешности, изумленно трогательным взглядом сверлила онемевшего Турецкого. И где? В воронежском аэропорту, посреди зала, забитого разностильным народом – лежачим, сидячим, стоячим и прочим. Как крохотный райский цветок посреди заросшей бурьяном глухой лесной поляны. «Кажется, слишком изысканно», – мелькнуло в голове, но образ явно соответствовал моменту.
И следом – целый водопад огорчений! «Ну почему? Почему именно здесь и сейчас?! А где мы были раньше?»
Ну где были и чем занимались, известно. На то и жизнь. У каждого – давно своя…
Но, странное дело, облегчение, которое он уже испытал в душе, мысленно простившись с надоевшим Воронежем, куда-то быстро улетучилось, исчезло, растворилось в душноватом «аромате» плохо проветриваемого помещения. Сказать, что появилась озабоченность, – это значит ничего не сказать. Но что-то же говорить было надо! И Александр Борисович, тараном ринувшись к Эве, легко подхватил ее под руку, неожиданно ловко выхватил из ее руки громоздкий, но совсем не тяжелый кофр на колесиках – цивилизация там, у них, все-таки! – и быстро поволок и то и другое прямиком к выходу из здания. На площадь, где нет толпы. Эва не шла, а летела следом за ним, почти не касаясь миниатюрными туфельками каменных плит пола.
– Что произошло? – спросил он, останавливаясь и переводя дух, не понимая, впрочем, потаенного смысла собственного вопроса. О чем хотел спросить конкретно, не смог бы сформулировать. Это примерно то же самое, что и вопрос: «Ну как?» Ответ бывает аналогичным по глубине подтекста: «Восемь». И далее следует развитие темы: «А что восемь?» – «А что как?»…
Эва смотрела на него и смеялась. Она всегда так смеялась – молча и открыто, и при этом лицо ее удивительно хорошело, становясь почти детски восторженным. Ох уж эти ладные, ласковые латышечки! Пышечки-латышечки… ляжечки-пампушечки, белые булочки… Эти ножки, эти ручки! Эти щечки, эти… – ой, нет, одно сплошное гастрономическое расстройство!..
Самым, конечно, пикантным в давней истории, начавшейся на балтийском пляже, было то, что Ирина Генриховна, проще говоря, единственная по сей день супруга Александра Борисовича, прекрасно знала Эву Теодоровну Ладзиню, даже одно время они были очень дружны.
Саня и Ирка познакомились с Эвой примерно в одно время, но порознь, каждый сам по себе, независимо друг от друга. Случилось это в Риге, точнее, в Юрмале, куда в очередной раз убежала супруга, разгневанная по какой-то, вероятно очень существенной, причине на своего мужа. В Дубултах жила Иркина тетка. Сперва Ирка убегала одна, мстя мужу за его несомненные