– его заглушала вода и маскировала вибрация от проходящего неподалеку поезда.
Он стонал, едва ворочая языком и все еще не отдавая себе до конца отчета в том, что его окружало.
Его стоны стали складываться в слова, почти даже разборчивые. Он все громче и теперь чуть ли не ежесекундно терся о стенку. Еще чуть-чуть, и на него снизойдет озарение.
При взгляде на него у меня внутри не рождалось никаких эмоций. Попытка отыскать малейшее чувство, свидетельствующее о том, что в моей душе все еще теплится жизнь, оказалась безрезультатной.
Пустота.
Он отнял у меня все. Он. Как и другие. Отрезал все, что только можно.
Он не знал, что я из мрака наблюдаю за ним – в полной неподвижности, следя за каждым жестом, заглядывая ему в душу и пытаясь разобраться в своей.
Комнату немного освещала пыльная лампочка, свисавшая посередине на электрическом проводе с потолка. Ее, должно быть, позабыли и не использовали уже много лет, как и все это помещение. С течением времени оно исчезло из всех официальных планов.
Это помещение мне приглянулось как раз из-за этого замызганного света, лишний раз подчеркивавшего язвы, расползавшиеся по стенам, – год за годом, десятилетие за десятилетием. С тех пор, как живой человек погасил лампочку и запер за собой дверь, прошло, казалось, целое столетие.
Он закричал и позвал на помощь. Ну наконец-то.
Теперь он мотал головой во все стороны, извиваясь телом, чтобы избавиться от оков. Это было ему не под силу. Деревянная бочка стала ему надежным узилищем. А чтобы он не дергался, мне пришлось спутать его по рукам и ногам.
На его лице явственно проступила боль. Лоб пошел морщинами. Между складками собирались капельки пота и стекали вниз по коже. Надрезы на его теле остались глубокие. Их нужно было делать аккуратно – на пределе, но чтобы не вызвать обильного кровотечения, не жалея времени и используя весь опыт и знания, приобретенные мной в полевых условиях за долгие годы.
Я знаю, как натравить на тело боль, как превратить ее в волну, накрывающую человека с головой. Схематический план нервов мне известен. Он же в ужасе открывал их у себя, один за другим, впервые в жизни чувствуя, что все его естество изливает потоки страданий.
Он тоже был в чистом виде рыцарем насилия, которому подчинял все свои помыслы.
Моя пытка оказалась куда более жестокой.
На этот раз он завопил, замолотив руками и ногами, чтобы вырваться из саркофага. И только его голова, оставшаяся на свободе, силилась что-то понять.
Час пробил. Пора выйти из тени и предстать перед ним.
– Выслушай меня.
Увидев меня в лучах света, он застыл, затем в нем будто что-то шевельнулось. Падающей звездой в черной ночи во взгляде мелькнула надежда. Он попытался произнести несколько слов, складывая их в предложения, но вызванное барбитуратами отупение не давало ему связно говорить. Его руки заколотили по дереву. Он боролся, жаждая выжить и сохранить надежду.
Ноги понесли меня вперед и остановились, только когда до его лица мне осталось всего несколько сантиметров. Его уже окутывала вонь.
– Успокойся. Паниковать бесполезно. Ты скоро умрешь, и сейчас я расскажу тебе почему.
Часть первая
Глава 1
Каль сел на край кровати и немного повращал ступнями. С каждым движением к нему понемногу возвращалась гибкость. Каждый день будильник его часов вибрировал в половине шестого утра. Он уже проснулся, будто самолично запрограммировав себя положить конец оцепенению сна, и теперь ждал, когда зажужжит механизм, чтобы открыть глаза. Затем – снизу доверху – потянулся каждой мышцей и, наконец, покрутил шеей, не сводя глаз с лепнины вокруг висевшей посреди потолка люстры.
Он встал, прошел по длинному коридору и оказался в просторной кухне, выходившей в большую гостиную, разделенную перегородкой на две части. Хотя рассвет и не начал еще свое победоносное шествие, ночь уже разваливалась на куски.
Точно выверенными жестами Каль разрезал яблоко, морковку и половинку свеклы. Затем сунул кусочки в соковыжималку Brentwood JC-500, сдобрив их лимонной цедрой, имбирем и свежей куркумой. Купить этот агрегат посоветовал личный диетолог. «Это самый традиционный способ максимально усваивать витамины и микроэлементы, необходимые для благополучия организма», – сказал он ему тогда своим зычным, строгим голосом. Из чего Каль сделал вывод, что именно по этой причине пищевой промышленности разрешали подмешивать в жратву для бедных консерванты, пестициды, различные добавки и прочие канцерогенные коктейли. «Не забывайте, – всегда завершал он свои тирады, уже покончив с образом жизни Силиконовой долины, но еще не перейдя к консервативным парижским обывателям, – человек живет тем, что употребляет в пищу». И в этот момент спрашивал себя, что лучше – облапошивать этих самых обывателей или посылать их куда подальше.
Двадцать минут мышечных упражнений и сорок на домашней беговой дорожке, по которой