оно и есть то самое дело, благодаря которому я получу не только место в штате, обогнав тринадцать-семнадцать человек (как меня не то мотивировал, не то пугал шеф), но и славу репортера, который занимается настоящей журналистской деятельностью, ведет опасные и интересные расследования. Однако если быть до конца честным, то каждый раз, получая новое дело, я думал: «ВОТ ОНО, ТО САМОЕ ДЕЛО, ЧТО ПРОСЛАВИТ МЕНЯ!» – а по факту оказывалось, что мусорные баки в Кяхулае жег внук одной бабули, решившей в битве за экологию республики (да и мира в целом) спалить весь пластик, который собирался в таких же пластиковых баках. Разок-другой я даже думал, как было бы круто найти в одном из мусорных контейнеров чей-нибудь труп, и тогда моя карьера получила бы тот самый заветный импульс, но это были лишь мечты, мимолетные мысли, которые я быстро отгонял.
Село N, как я уже сказал, находилось в горах, точнее на склоне горы. Несколько сотен хозяйств – на весьма неровном и, кто-то даже сказал бы, опасном пространстве. Некоторые дома стояли на краю обрыва, что, несмотря на постоянные оползни, довольно привычно для Дагестана. Конечно же, я увидел здесь и свою «излюбленную» картину: поток, несущий мусор – пластик и разлагающиеся органические отходы, – стекающий с обрыва вниз, в ущелье, дно которого облизывала бурная река (в тот день почти уже замерзшая), в свою очередь подхватывавшая этот мусор. То, что плавает, уходило вниз по течению, чтобы осесть где-нибудь в Аварском Койсу, а то, что не плавает… то не плавает. Я подумал о трупе, который можно было сбросить в этот мусорный обрыв, и это стало бы началом прекрасной (даже кинематографичной) истории о зверском убийстве и новичке-журналисте, который в конце, рискуя собой, поймает дворецкого. Ну или какого-нибудь чабана, если рассуждать в кавказском контексте.
Потом я увидел нескольких жителей села, что-то мрачно обсуждавших, стоя у столба, но в целом вокруг было не слишком оживленно. Мне на ум пришли две версии: либо в этот холодный зимний день жители просто сидели по домам, либо они где-то скопились. Второе сулило хороший репортаж, ведь не будет же все село собираться где-то из-за мелкого дела. А еще не будет уже третья машина ППС бесцеремонно меня обгонять. Я, естественно, поехал за ними.
Сворачивать с главной дороги никуда не пришлось. Мы просто проехали в конец села, и я увидел скопление из нескольких сотен человек, смотревших в сторону дома, который стоял немного поодаль, на возвышенности. Жителей туда не пускали три сотрудника полиции.
Толпа раздвинулась четко посередине, давая возможность машине ППС проехать. Я припарковался позади, взял свое снаряжение и вошел в толпу. Местные жители переговаривались, лица их были задумчивы, потерянные взгляды бегали по лицам стоящих рядом, несколько женщин плакали в сторонке. Дедули читали молитвы, и делали это очень напряженно. Кто-то кого-то проклинал. Из услышанного я понял, что в том отдаленном доме произошла какая-то трагедия, есть жертвы, но никто никому ничего больше не говорит. Пожалуй,