как. Вместо этого он давит на поршень и вводит лекарство. Я смотрю, как лебедь закрывает глаза. Кожа у него на веках дряблая и морщинистая – такая же, как на руках у дедушки. Пока лебедь еще дышит.
Дедушка вытаскивает иглу из птичьей шеи.
– Устрою ему там постель. – Он кивает на комнату в задней части домика, где раньше иногда оставляли на ночь небольших животных.
Я провожу рукой по сломанному крылу. Теперь лебедь не дрожит. Он крепко спит. Дедушка разворачивает меня спиной к себе и подталкивает к двери; я не спорю.
Папа с шумом закрывает окно.
– Пойдем, Айла, мы уезжаем, – тихо говорит он и кладет руку мне на спину.
Я успеваю заметить, что дедушкино лицо помрачнело. Он качает головой, а потом быстро выходит. Решительно направляется к дому и с грохотом захлопывает дверь на веранду.
Папа пожимает плечами.
– Он просто вредный старый сыч. Всегда таким был.
Папа быстро идет к машине. Я немного задерживаюсь; жду, когда дедушка снова усядется в плетеное кресло у окна. Но папа уже завел машину, и мне приходится поторопиться.
Глава 5
Когда мы возвращаемся домой, мама уже поджидает нас в дверях. Она переводит взгляд с моего лица на папино и обратно.
– У тебя снова болело, да? – Она хватает папу за плечи и не дает ему войти, пока он не посмотрит ей в глаза.
– Вроде того, – бормочет папа. – Но ты не о том беспокоишься. Лебеди врезались в электрические провода над заповедником.
Мама ведет его на кухню, не обращая внимания на его слова.
– Это случилось уже второй раз, да? – Она бросает на меня взгляд и понижает голос. – Тебе немедленно нужно к врачу.
– Да-да, конечно. – Папа отмахивается от нее и идет к Джеку, который сидит перед телевизором.
Тот двигается на диване, чтобы пустить папу, а папа сразу начинает рассказывать ему про лебедей.
– Электрические провода? – уточняет Джек. – И никаких предупреждающих знаков?
Папа качает головой:
– У птиц не было шансов.
Он плюхается на диван рядом с Джеком, и кажется, что из него сразу уходят все силы. Он становится мягким, как диван. Мама подходит ко мне, и я понимаю, что все еще стою в дверях; она берет мое лицо в руки; пальцы у нее холодные.
– Все в порядке, милая? – спрашивает она.
И с тревогой смотрит на меня. Я стараюсь сложить губы в улыбку, чтобы успокоить ее. Не обо мне ей нужно волноваться.
– Все хорошо, – говорю я.
Но еще мне хочется сказать, что у папы дела не очень, что в заповеднике он выглядел очень больным, однако мама уже прижимает меня к своему мягкому свитеру и запускает пальцы мне в волосы.
– Хочешь пиццу?
Я морщусь, когда мамины пальцы застревают в спутанных волосах. Она достает из сумки расческу и пытается меня причесать. Я уворачиваюсь, поднимаюсь наверх и снимаю заляпанные грязью штаны. Снова спустившись на первый этаж, я вижу, что папа тоже переоделся. Он опять сидит на диване, но уже в пижамных штанах. Я сажусь на пол