разрешат отправить во Францию, вы их туда отвезете, Дагобер. Вы отправитесь тотчас же, так как, к сожалению, времени и без того много потеряно… А если 13 февраля вы не будете в Париже… то и тяжелая разлука с детьми, и трудное путешествие будут напрасны!»
– Как? Даже один день опоздания?..
– Если бы даже мы прибыли 14-го вместо 13-го, было бы уже поздно… – так сказала ваша мать. Она поручила мне также отправить во Францию толстый конверт с бумагами, что я и сделал в первом же городе, через который мы проезжали.
– А мы успеем в Париж, как ты думаешь?
– Надеюсь… впрочем если бы вы были посильнее, то неплохо было бы ускорить наше путешествие… Потому что если делать только пять лье в день и если с нами ничего не случится дорогой, то мы будем в Париже только в начале февраля, а лучше попасть бы туда пораньше.
– Но если отец сейчас в Индии и не может приехать во Францию из-за смертного приговора, вынесенного ему, когда же мы с ним увидимся?
– И где?
– Правда ваша, дети, но вы не знаете одного: в то время как странник его видел в Индии, он вернуться не мог, а теперь может.
– Почему же?
– А потому, что в прошлом году изгнавшие его Бурбоны были сами изгнаны из Франции…[47] Несомненно, это известие дошло до Индии, и ваш отец поспешит к 13 февраля в Париж, надеясь найти там вашу мать и вас.
– А, теперь понимаю… Значит, мы можем надеяться его увидеть, – вздыхая, промолвила Роза.
– А ты знаешь имя этого странника, Дагобер?
– Нет, дети… Но как бы его ни звали, он славный человек. Когда он расставался с вашей матерью, она со слезами благодарила его за доброту и преданность к генералу и его семье. Знаете, что он ей на это ответил, сжимая ее руки, трогательным голосом, невольно взволновавшим даже меня; «Зачем благодарить? – сказал он. – Разве не сказано: любите друг друга?».
– Кто так сказал, Дагобер?
– О ком он говорил?
– Не знаю… только меня поразили эти слова, – последние, что я от него слышал.
– Любите друг друга! – задумчиво повторила Роза.
– Как прекрасны эти слова! – прибавила Бланш.
– Куда же он направился, этот странник?
– «Далеко… далеко на север…» – ответил он вашей матери.
– Когда он ушел, она мне сказала: «Его слова растрогали меня до слез; во время нашей беседы я чувствовала себя как-то лучше, честнее… я сильнее любила мужа, детей… но глядя на него, мне казалось, что этот человек не знал ни слез, ни смеха». Когда он уходил, я и паша мать стояли у двери и провожали его взглядом, пока не потеряли из вида. Он шел с опущенной головой, медленно, спокойно, твердым шагом… можно было предположить, что он считает свои шаги… А я еще кое-что заметил…
– Что, Дагобер?
– Вы помните, что дорожка у нашего дома всегда была сырой, так как вблизи бил родник?
– Помним.
– Ну, так на глине я заметил отпечаток его следов. Представьте себе, гвозди на подошве были расположены в форме креста…
– Как в форме