в котором я очутился, был огромен и окружен, подобно монастырю, длинными галереями и аркадами. Старик обернулся ко мне и продолжал:
– Отшельник в капелле, пойдемте, я провожу вас.
Он вел меня сквозь лабиринт лестниц и коридоров. Снаружи замок прекрасно сохранился, без сомнения, вследствие толщины и прочности стен, но я не могу дать вам точного понятия о внутреннем разрушении. Повсюду плиты расселись, пол опустился, своды угрожали падением. Ни в одном окне не было стекол, и ночные птицы свободно вили гнезда в залах и коридорах.
По мере того, как мы проходили по коридору, в ушах моих все яснее и яснее звучал жалобный голос, певший молитвы по умершем. Скоро я распознал De profundis. Это похоронное пение произвело на меня грустное впечатление и показалось печальным предзнаменованием. Старик отворил наконец одну дверь и пригласил меня войти в капеллу, но сам пошел за мной.
Отшельник, которому поручено было служить в этой капелле и содержать ее в чистоте, дурно исполнял свою обязанность, потому что там еще более, чем в других местах, все было в самом жалком запустении. Сырая трава росла между плитами, резные украшения, почти сгнившие, отделялись от стен, занавесь алтаря была разорвана, окна вместо стекол во многих местах были заклеены обрывками холста от старых картин.
Отшельник все пел. Он был в изношенной рясе и казался еще молод, но худ, без сомнения, от умерщвления плоти. Я опустился на колени и стал молиться шепотом, ожидая, когда он кончит молитву об усопших. Он кончил, и я отвечал: аминь! Отшельник обернулся и, увидев меня, спросил, как и старый привратник:
– Что вам угодно?
– Я пришел сюда исполнить долг совести, – отвечал я.
– Какой?
– Я дал обет.
– Скажите мне его.
– Я обещал заказать в этой капелле сто панихид за упокой души командора Фулька де Фулькера, убитого на дуэли на острове Мальта.
– Хорошо, – отвечал отшельник.
Я вынул из кошелька сто золотых монет, положил их на алтарь и прибавил:
– Беретесь ли вы, отец мой, отслужить эти панихиды?
– Я сам – нет. Я еще не вполне посвящен и не имею права служить обедни, но все-таки обещаю вам удовлетворить вашу совесть.
Я вытащил из-под моей рясы шпагу командора и сказал:
– Я дал также слово принести в этот замок шпагу, принадлежавшую командору де Фулькеру.
И, говоря это, я хотел положить шпагу возле золотых монет. Отшельник остановил меня движением руки.
– Нет, – вскричал он, – нет… Здесь не место для убийственного орудия, столь часто орошавшегося христианской кровью…
– Что же мне делать с этой шпагой? – спросил я.
– Отнесите ее в оружейную, – отвечал он резким тоном, – там она будет в обществе, достойном ее!
И он вышел со мной из капеллы.
XLI. Оружейная
Старый привратник, к которому отшельник снова отвел меня, объяснил, что оружейной называлась та зала, в которой хранилось оружие