книга Цветаевой «Версты» со стихами 17-20-го годов. Эта книга попала в руки Борису Пастернаку. В тот же день он отправил в Берлин свою книгу «Сестра моя – жизнь» с дарственной надписью.
И началась великая эпистолярная дружба между двумя замечательными русскими поэтами, не имеющая аналогов…
«Пастернак и Маяковский, – пишет она. – Нет, Пастернак страшней. Одним его „Послесловием“ с головой покрыты все 150 миллионов Маяковского».
Это ей принадлежит гениальный портрет Пастернака: он похож сразу на араба и на его коня…
Обстоятельства сложились так, что надо было все-таки переезжать в Чехию. В Праге учился Сергей Эфрон, учился, получая стипендию, что было немаловажно.
Однако жизнь складывалась довольно беспорядочно. Переезд из одной деревни в другую, смена одних первобытных условий на другие – таковы три с лишним года в Чехии.
И все же Марина остается на виду русской эмигрантской литературной жизни. Она активно печатается в берлинских, рижских, пражских, парижских издательствах. Когда в Берлине вышла поэма «Царь-девица», тут же появились благожелательные отклики.
В пражском издательстве «Пламя» в 1924 году вышла ее «лютая» поэма «Молодец» – на сюжет сказки Афанасьева «Упырь». В ней – задатки будущих замечательных произведений: «Поэмы Конца», «Крысолова», трагедии «Тезей» («Ариадна»), «Федра».
Жизнь в тихой Чехии была обманчива. Да, по-прежнему Цветаева жила творчеством, много писала – и стихов, и писем, – но уже наметился в ее душе надрыв.
«Я сейчас на резком повороте жизни… – пишет она издателю Бахраху. – Воздух, которым я дышу, – воздух трагедии… У меня сейчас определенное чувство кануна – или конца… Я ни в одну форму не умещаюсь – даже в наипросторнейшую своих стихов! Не могу жить. Все не как у людей…»
Все сошлось. Муж, отношения с которым всегда были особые, дочь – взрослеющая и все меньше ее понимающая, литературная жизнь – далекая и недоступная, нищета, боль и… роковая страсть. Константин Болеславович Родзевич. Антипод Сергея Эфрона, хотя внешне во многом и повторивший его путь: из добровольцев – в эмиграцию.
Все многочисленные «романы» Марины до той поры были, как правило, не только платонические, но и… нафантазированные, литературные.
А здесь, впервые, – такое земное чувство.
«Я люблю другого – проще, грубее и правдивее не скажешь…»
Это была настоящая буря чувств – мощная, по-цветаевски безоглядная, бескрайняя.
Читать и сегодня ее письма к Родзевичу – непросто, требуется большая душевная сила. Как это часто бывает в реальной жизни – предмет обожания не вполне соответствовал придуманному образу. Но именно он впервые в те тяжелые для нее годы призвал ее к жизни, а не к смерти.
Роман имел последствия. Эфрон, узнав о нем, объявил Марине о своем решении разъехаться. Пожалуй, он также, впервые, почувствовал реальную, земную подоплеку этого чувства.
Не расстанусь! – Конца нет!» – И льнет, и льнет…
А в груди – нарастание
Грозных