крошкой, словом, самый дешевый, для бедноты. «Ну хоть такой!» – словно извиняясь, написала мама, выслав Кире фотографию.
А что Кира могла возразить? Помочь ничем тогда не могла – денег у них не было категорически, еле сводили концы с концами. Пару раз, правда, передала со знакомыми посылочку – пару копеечных кофточек с распродаж, из тех, что валяются при входе в магазин в ящиках – ковыряйся себе на здоровье. Туфли какие-то жалкие, шарфик с шапкой, свитер отцу и ему же три пары носков. Стыдно было, а они радовались как дети: «Кирочка, какая красота! Какие чудесные вещи!» И через пару недель прислали фотографию – оба в обновках, с торжественными и счастливыми лицами.
Как она тогда плакала…
Позже, когда чуть встали на ноги, когда они с Мишкой устроились, стала хоть как-то им помогать – если была оказия, передавала небольшую сумму. Ну и посылки, конечно. Уже что-нибудь поприличнее – даже полушубок маме отправила, хороший такой полушубок, как раз для русской зимы – тонкий и легкий, темно-серого цвета, молодой козлик. Красота. Как мама была счастлива, господи! Правда, целый год все сокрушалась, что дочка потратила «огромные деньги». Какие там огромные деньги? Просто сказочно повезло – зима в Германии была неправдоподобно теплой, и зимние вещи скидывались за бесценок. А мама носила серую шубку до самой смерти. Вот странно: отец почти не вставал и был совсем, как оказалось, плох. Мама от нее все скрывала. Но прожил он в таком состоянии долго и долго, мучительно умирал. А мама, будучи здоровой и крепкой женщиной, скончалась скоропостижно, в один день. Правда, утешало одно – она не болела и не страдала. Это и называется «легкая смерть».
«Опять грустные мысли лезут в голову. Конечно же, здесь все обостряется. Здесь оставлена целая жизнь. И никуда тебе от этого не деться – как ни старайся и как себе ни приказывай. Просто надо пережить эти семь дней. Пережить, и все, – повторила себе она. – А после ты вернешься в знакомую, такую привычную и даже почти любимую старую жизнь».
Итак, кладбище. Кира оделась и крикнула из коридора хозяину:
– Леша! Я ушла. Когда буду, не знаю. Словом, ты меня не жди и не беспокойся. Если что, позвоню.
Зяблик не ответил – наверное, уснул. Она вспомнила, что он любил поспать утром, приговаривая: «Хорош сон после обеда, но еще слаще после завтрака».
Кира доехала до Казанского вокзала, подивилась чистоте и удобствам: надо же, просто европейский вокзал, честное слово! А был помойка помойкой: бомжи, пьяницы, навязчивые цыганки в многослойных юбках: «Красавица, дай погадаю! Все расскажу – когда и чего. И про мужа твоего расскажу и про детей!»
Кира, конечно, отмахивалась от пестрой, шумной и навязчивой толпы. Но однажды поддалась: настроение было паршивое, дальше некуда – поссорилась с Мишкой, который в очередной раз не решался поговорить с женой, поругалась с родителями. Была поздняя осень, и она собралась в Жуковский. Тут ее и прихватили цыганки. Тащились за ней по платформе, канючили, гундосили, ныли про голодных детей. Наконец, раздраженная, Кира затормозила и резко развернулась. «Ох, ну и пошлю